Купец из будущего ч.1 - Дмитрий Чайка

службу, как ни в чем ни бывало. Их тут ждали, и это было скверно. Двести на двести шагов идеально ровного частокола в три человеческих роста высотой и четыре башни по углам, из которых лучники будут бить сбоку по штурмующим воинам. Городок окружал свежий ров, а единственные ворота были невысокими и сбиты из досок. Это место и было самым слабым во всей защите. Герцог хищно ухмыльнулся и позвал воина, стоявшего рядом.

— Руди, бери десяток парней с топорами и валите хорошую сосну. Будем таран делать.

— Я еще полусотню возьму для охраны, ваше величество, — хмуро сказал Руди. — Перебьют венды наших парней из кустов, как пить дать, перебьют.

— Бери, сколько нужно, им все равно заняться нечем, — махнул рукой герцог. — Делайте острый конец и оставьте крупные сучья, чтобы руками схватиться было за что. Хотя, ты и сам все знаешь…

Бавары расположились широко, взяв невеликий городок в плотное кольцо. Палатки и шалаши из лапника опытные воины ставили сразу, понимая, что первый же дождь превратит это поле в густую мешанину из грязи и конского дерьма. А потому в течение одного дня поле перед воротами оказалось усеянным разнокалиберными укрытиями, среди которых выделялись шатры короля и знати. Пока было сухо, и июльское солнышко припекало вовсю, даря воинам возможность не околеть от холода за ночь. И это вселяло надежду в воинов, которые тащились сюда под градом стрел и дротиков.

Два десятка воинов притащили из ближайшего леса сосну толщиной в бедро взрослого мужика, и теперь споро стучали топорами, превращая ее в таран. Сучья, торчащие вбок, превратятся в рукояти, а заостренный конец вынесет хлипкие ворота с десяти ударов. Тут и никаких сомнений не было. Воины ладили верши и доставали из телег сети, которые расправляли на солнышке. На одном зерне долго не протянешь, да и не так много его, зерна то. Герцог уже послал в Ратисбону, откуда пойдут по воде припасы. Дураков больше нет по лесу тащиться. Бавары обустраивались всерьез. Они были отважными воинами, и этот город они намерены были взять. Тем более, что добыча ожидалась сказочная. Герцог сказал, что он доверху набит солью и мехом. Добыча будет такой, что до конца жизни вспоминать будут.

— Таран ладят, — сказал Само стоящему рядом Деметрию. — А ты еще удивлялся, что мы вон ту штуку построили.

— Но, герцог, — смущенно сказал Деметрий, — такого никто не делает. Я даже не слышал ни о чем подобном. А я двадцать лет воюю.

— А у меня это первая война, — пожал плечами Само. — Может, поэтому, я и думаю по-другому? Не так, как ты.

— Первая война, как же, — неверяще проворчал Деметрий. — Мой герцог, я видел десятки двадцатилетних парней, что приходили на свою первую войну. У них горят глаза, они бредят подвигами и добычей. Я видел, как эти глаза потухают, когда лучший друг теряет руку или ногу, а военная служба превращается в непрерывный марш, голод и болезни. Нет там ничего героического, зато есть заботы, чем накормить свою тагму, и где в песках Сирии взять чистую воду, чтобы не потерять половину воинов еще до встречи с врагом. Но вы, — он обвиняющее ткнул пальцем в Само, — вы все об этом знаете. Тут даже отхожее место есть, как в богатых домах столицы. Это у вас первая война? Правда? Тогда я римский епископ.

— Ты же знаешь, что я ведун племени, — спокойно посмотрел на него князь. — Вот и считай, что это знание мне дано богами в дар. Мои воины так думают, и тебе я советую думать так же. Когда же приступ, а? Я жду, не дождусь, когда они ворота сломают. Хочу на их рожи посмотреть.

Глава 20

— Идут! Немцы идут! — раздался протяжный крик над крепостью. Дребезжащий звук металлического била поднял всех на ноги, бросив защитников на стены. Воины из старшей дружины спешно надевали поддоспешники и кольчуги, и тоже лезли на стены, сжимая в руках топоры и копья. Лучники деловито натягивали тетиву, ставя под ноги запас камышовых стрел с костяными наконечниками. Война будет долгой, владыка не велел пока дорогие стрелы тратить. Только, если цель какая-нибудь уж больно приметная попадется. Со стен полетели факелы, которые подожгли уложенную вокруг стен солому и валежник. Сухая до невозможности трава весело вспыхнула, пожирая с веселым треском тонкие веточки, от которых разгорались ветки потолще. Скоро вокруг города вспыхнет огненное кольцо, которое осветит как днем воинов врага, что решил пойти на приступ под покровом ночи.

Германцы, выбравшие предрассветный час для того, чтобы полезть на стены, просчитались. Их ждали. Сотни людей тащили наскоро сбитые лестницы, матерясь и поминая худосочную задницу Фрейи, которую капризная богиня решила показать им в этом походе. Они перескочили кое-как круг из пламени, окруживший крепость и оказались, как на ладони перед защитниками. Засвистели стрелы, раздались первые стоны, упали в огонь первые тела, звериным воем невыносимой боли заронившие страх в сердца товарищей. Десятники и сотники зуботычинами и поминанием такой-то матери погнали на стены первые десятки. Лучники, перебравшиеся к боковым бойницам башен, расстреливали баваров почти в упор, и тела падали вниз одно за другим. Тем не менее, многим удавалось добраться до края частокола, и даже заглянуть за него. Впрочем, это любопытство быстро наказывалось, и храбрец, избежавший стрелы, падал вниз с головой, разбитой палицей. Они оказались куда сподручнее топоров, потому что не застревали в черепах.

Стоян, в могучем усилии растянувший тугой степной лук, бил в набегающую людскую волну. Он редко промахивался, ведь лучше него и не было стрелка во всем племени хорутан. Именно ему владыка дал полный колчан бронебойных стрел с тяжелым березовым древком. Именно он с тех двадцати шагов, что отделяли его от врага, пробивал кольчуги граненым наконечником, выцеливая самых знатных воинов.

Зван, смахивая слипшиеся от пота волосы со лба, работал любимой двуручной секирой. Ему, срубившему на своем веку не одну сотню деревьев, ничего не стоило развалить врага до грудины. Он с хрустом и лязгом разбивал кольчуги, ошметки колец от которых перемешивались с костяной крошкой. Белозубая улыбка потускнела, ведь парень безумно устал. Бугрящийся мышцами Дражко, суровый молчун, с методичностью метронома поднимал дубину и бил по очередной голове, что поднималась над частоколом.

Самослав метался по стене от одного участка до другого, и даже пару раз вступил