Бенкендорф. Сиятельный жандарм - Юрий Щеглов

Бенкендорф обратил внимание, что с самого начала войны евреи заняли резко антифранцузскую позицию. Вот и сейчас подстерегли кабинет-курьера, который покинул Бабиновичи не таясь и с их стороны никакой каверзы не ожидал. Эскорт ехал вольно, будто на прогулке. Как вдруг на окраине местечка Сульцы, не обозначенного даже на карте, несколько дюжих молодцов в черных длинных лапсердаках, полы которых были засунуты за опояски, молча, без малейшего шума и приписываемого всегда евреям крика схватили не успевших испугаться лошадей под уздцы, стянули рывками на землю польских объевшихся на привале улан, перекололи их обыкновенными кухонными, еще пахнувшими луком ножами, вытащили опешившего курьера из коляски и на более привычной к отечественным дорогам таратайке погнали что есть мочи к русскому авангарду, шедшему в сторону Бабиновичей, а сами бежали рядом, держась за что придется.

— Каков же по численности был эскорт? — спросил недоверчиво Бенкендорф у еле отдышавшихся от бега евреев.

Люди в лапсердаках молчали по причине дурного знания русского языка. Слово «эскорт» их поставило в тупик. Тогда Бенкендорф повторил по-французски. Предводитель евреев ответил, что по-французски разговаривать не желает. Бенкендорф заговорил по-польски и затем по-немецки.

— О, это другое дело! — воскликнул предводитель. — Господин генерал изъясняется по-немецки как настоящий немец!

Евреи наперебой ответили, помогая себе пальцами, что они прикончили с десяток улан. Предводитель являлся одновременно владельцем таратайки — малый лет сорока, крупный, мощный, мясистый.

— Ваше сиятельство, разрешите мне остаться в отряде. На территории, занятой французами, меня ждет смерть.

— Вы ведь всегда поддерживали корсиканца?! — удивился Бенкендорф. — Что же случилось сейчас?

Евреи неодобрительно залопотали, отрицательно замахали руками и даже угрожающе придвинулись поближе к стоящим возле Бенкендорфа казакам.

— Но, но! — осадил их Суриков. — Сдай назад!

Толпа все-таки была вооружена, и не только кухонными ножами. Предводитель сделал успокоительный жест:

— Ваше сиятельство, тот, которого вы называете корсиканцем, обманул нас и позволил полякам надругаться над нашими надеждами. А мы, евреи, народ свободный и давно сбросили с себя египетское иго. Распространился слух, что русский император пообещал нам покровительство. Русские хорошие, добрые люди. Они не обманут, как французы. Ученый рабби из Шклова Иошуа Цейтлин всегда утверждал, что свободу евреи получат от северного царя, а фон Цейтлин — у вас в России его называют фон Цейтлин, — так вот фон Цейтлин знал, о чем говорил, недаром светлейший князь Григорий Потемкин сделал его своим главным фактором.

— Отлично! Надейтесь! — улыбнулся Бенкендорф, — И ловите поболее кабинет-курьеров.

О фон Цейтлине он слышал давно. Известный в Санкт-Петербурге откупщик Абрам Перетц был женат на его дочери и имел сына, а друг Перетца и драматург Лев Навахович написал драму «Сулиоты, или Спартанцы XVIII века», которая шла на театре с успехом. Бенкендорф смотрел и сделал автору, с которым его познакомил князь Шаховской, два-три замечания, поскольку жил на острове Корфу с генералом Спренгпортеном, когда формировал отряды из албанцев против Наполеона, собиравшегося захватить Ионические острова.

Бенкендорф тронул шпорами коня. Еврей дотронулся до его стремени и произнес с печалью:

— Хуже, чем в ksiestwo Warzawskie[38], не будет. Мы дрались за свободу и что получили взамен? Мы ищем для себя отечества, в котором нас бы не преследовали.

«Действительно, что они получили взамен?» — подумал Бенкендорф, поворачивая коня и подъезжая к уже развязанному и пришедшему в себя плененному капитану, чтобы расспросить его.

Когда Бенкендорф жил в Париже, в салонах только и обсуждали Code Napoleon[39]. Императора осыпали похвалами. Еще бы! Code Napoldon представлял всем народам равные права, в том числе и евреям, которые начали занимать в экономической жизни Франции важное место. Но не прошло и полугода, как император отменил собственный декрет и ввел ограничения для евреев на десять лет в северо-восточных — эльзасских — департаментах. Rada Stanu (Совет управления) в Варшаве этим воспользовался. Если в Париже можно прижать евреев, и ничего! — все терпят, то почему в ksiestwo Warzawskie не попробовать? Если Наполеон берет обратно собственные обещания, то полякам сам Бог велел. Никто уже с восторгом не вспоминал, что еврейский отряд Берека Иоселовича погиб на валах предместья Праги во время штурма фельдмаршалом Суворовым польской столицы. Старинная заскорузлая ненависть, подогреваемая клерикалами и подлыми слухами, разгорелась с новой силой.

Евреи разозлились и на французов, и на поляков и обратили свой взор на Север — к русскому царю. Царь — красавец, ухаживает за дамами напропалую и не спрашивает у них ни национальности, ни вида на жительство, ни цензового свидетельства!

Богач и ученый рабби из Шилова Иосиф фон Цейтлин обещал евреям молочные реки с кисельными берегами под ферулой правителя Северной Пальмиры. А фон Цейтлину верили больше, чем Господу Богу.

Евреев поблагодарили и отпустили с миром, а предводителя отправили в обоз, и Волконский таскал его за собой до тех пор, пока русские войска не освободили захваченную вокруг Бабиновичей французами территорию. За голову предводителя сулили тысячу франков.

Тем временем развернулись кровавые сражения под Смоленском. Поиск на Витебск обещал удачу. Драгуны и казаки двигались параллельно большой Смоленской дороге, вылавливая фуражиров и жадных мародеров, нападающих на окрестные селения. Но самое парадоксальное состояло в том, что Винценгероде бил в хвост наполеоновской армии, которая быстро шла к Москве и была вынуждена одновременно вести и арьергардные бои, постоянно чувствуя поблизости воинственно настроенного противника.

Они скакали по скользкой, покрытой грязцой траве впереди эскадрона изюмских гусар, рассказывая друг другу забавные маскарадные происшествия с дамами, и смеялись во все горло, — не как полковник и ротмистр — флигель-адъютанты государя, а как корнеты после удачных и веселых маневров.

— Мы вколачиваем их в Москву, о стены которой они расшибутся, — сказал вдруг Волконский, сдерживая лошадь, словно что-то предчувствуя.

— Бонапарт проиграл войну. Это несомненно. И знаешь почему? — Бенкендорф наклонился к Волконскому и положил руку на плечо. — Да потому, что он не сумел установить свое правление на занятой территории. Гарнизоны стоят лишь в крупных городах. А остальное пространство — главное крестьянское пространство — свободно от постоя.

— Действительно, мы едем по земле, которая у него на карте, вероятно, закрашена синим.

Едва Волконский произнес эти слова — из-за дальнего еще поворота выскочила толпа гренадер. Они быстро заняли боевой порядок в три ряда и открыли беглый огонь по передовому разъезду изюмских гусар. Трех сбили сразу, один повернул назад, пригнувшись к луке седла.