Приют для бездомных кактусов - Сухбат Афлатуни

class="p1">– Мать моя, два месяца назад, – скривилась Нинка. – Потом расскажешь, дяде Ильдару сейчас это неинтересно. Ну давай, катись, я тебя кликну. С подружками поиграй.

– А там никого нет.

– А ты сама их позови! Ленку твою и эту… С горки покатайся.

Маська хмуро глянула на Ильдара и отправилась в коридор. Следом для ускорения процесса ушла Нинка. Ильдар остался, думая о чем-то своем и дергая ногой.

Во дворе было пасмурно и сыро. Мася первым делом побежала проверить домик для котенка, которые они построили. Домик был, но вчерашнего котенка не было.

Вздохнув, Мася пошла звать подружек. Но и тут счастья не было. Одну увезла бабушка, вторая заболела, а у третьей звонок был так высоко, что Мася, как ни прыгала, не могла достать. Постучала, но дверь была толстой, и внутри ее не слышали.

Мася спустилась во двор, снова сходила к домику, чтобы посмотреть, не вернулся ли вдруг котенок. Но в домике было пусто.

Мася пару раз скатилась с горки, чихнула и села на скамейку. Во дворе никого не было, только какая-то женщина в черном пальто ходила, точно искала нужную ей квартиру. И колокольчик откуда-то позвякивал.

Можно было, конечно, вернуться домой. Но ее не пустят, такое уже бывало. Там же этот… Через дверь поругают и заставят снова гулять.

– Приветик, – женщина села рядом.

Мася поглядела на нее и отодвинулась.

– Да ты не бойсь. Не узнаешь?

Мася еще поглядела… и узнала.

Даже не узнала, а догадалась.

Женщина помолчала, достала айфон, стала глядеть что-то свое. В ухе у нее болтался колокольчик, да и лицо было такое, длинное.

– А вы вправду – Коза? – спросила Мася.

– Документ, что ль, показать? Да ты ж, поди, читать еще не обучена…

– Обучена. Я буквы знаю.

Женщина усмехнулась:

– Вот ребятьё пошло. Читать умеют, а меня не чуют. А раньше – только по улице пойду, так они издали меня зачуют и, как горох, по избам да по кустам. А сейчас – что?

И поглядела на Масю.

– Культуры нет, – сказала Мася.

Слова эти она часто слышала от бабы Юли, даже сказала их по бабе-Юлиному.

– Правильно, – кивнула Коза; колокольчик звякнул.

Еще раз оглядела Масю.

– Ладно, не буду тебя забирать. Может, еще… – Не договорив, снова уставилась в айфон.

– А вы куда детей забираете?

– На Кудыкину гору. Знаешь такую?

Мася честно помотала головой.

– А там весело? – спросила.

– Кому как… Только кого-то ж взамен тебя надо. Дружки-подружки есть?

Мася задумалась.

– А взрослых берете?

– Не мой вообще-то контингент, – женщина пожевала губами. – Ну, если только молодежь… Как зовут-то? Давай, сюда вот скажи.

И указала на ухо, в котором поблескивал колокольчик.

Ильдар захрипел, дернулся и застыл.

Нинка раскрыла глаза. Погладила парня по спине, чуть ущипнула.

– Алё!

Не отзывался.

– Ты чего, а?..

Выбралась из-под него, попыталась перевернуть на спину.

Нинкины ноги стали ватными, и она присела на простыню.

Вскочила, стала трясти. Тот трясся, но нужных Нинке признаков не подавал. А когда она догадалась послушать дыхание, то тут уж стало всё так понятно, что Нинка зажала себе рот ладонью и опустилась на кровать.

– Всё, его уже нет?

Коза кивнула, колокольчик снова звякнул.

Мася поднялась, отряхнула курточку и пошла к подъезду. Обойдя лужу, остановилась, помахала.

Поднялась на второй этаж, дернула дверь, позвонила. Дверь молчала, Мася позвонила еще раз и постучала. Сперва кулачком, потом ногой.

Наконец мамин голос спросил «кто там?». Но голос звучал как-то не по-маминому.

«Ты пока, это… погуляй там еще… – сказал мамин-немамин голос. – Я позову…»

– А дядя Ильдар уже… ушел?

«Тихо, не ори! Дяде Ильдару плохо… сейчас буду врачей вызывать. А ты иди… И никому ничего не говори, поняла? Ничего, поняла? Иди, говорю!»

Мася кивнула и осталась стоять, прижавшись ухом к обивке.

Вначале за дверью было тихо, а потом вдруг послышался такой страшный плач, что Мася испугалась и побежала вниз.

– А он что, вправду умер… как баба Юля?

Они сидели на той же скамейке.

Смерть бабы Юли Масе очень не понравилась: и то, что баба Юля лежала в гробу, и то, что пришло много чужих и никто не обращал на Маську внимания и не играл с ней… И ей самой не разрешал играть и даже просто показать, как она танцует.

– А нельзя его как-нибудь… оживить?

– Не, – женщина помотала головой. – Как человека уже не могу. Нет у меня лыцензии на это.

– А как кого можешь?

– Как зверя´ какого-нибудь. Медведя´. Али козла. Породистого.

– Козла не надо, – подумав, сказала Мася. И вдруг догадалась: – А котенка?

– Как котенка, это пожалуйста.

– Живого? – всё еще не верила Мася. – Настоящего-пренастоящего?

– Да уж настоящего! – женщина тряхнула головой, и колокольчик рассыпался веселым звоном.

Крикнув «спасибо!», Мася бросилась домой.

Она перепрыгивала через ступеньки, хотя это не всегда получалось. Главное, что теперь будет хорошо. Всё будет хорошо. Уж этого котенка мама не выбросит…

Мельхиты

В коридоре сильно пахло отцом, его горьковатый запах. Дверь за Юрой оставалась какое-то время открытой, и он видел свою тень на темных отцовских вещах. Потом дверь закрылась, и тень растворилась в общем сумраке. Запах уже не чувствовался. Юра скинул кроссовки и вошел в комнату в носках, ловя пятками приятный холодок. Отцовский запах, наверное, не был сильным, Юра просто отвык от него. Да, приходить надо чаще. Несколько вдохов – и отец как бы вошел в него, в горло и грудь.

– Ты здесь? Бать, ты здесь?

Отец слышал плохо, нужно погромче. Пройдя комнату, Юрик заметил включенный компьютер и вдруг чего-то испугался.

Невыносимо скрипел паркет, давно уже надо было заменить на ламинат, он же предлагал, предлагал…

Он почти влетел в спальню.

Отец лежал одетым на кровати, сухой и неподвижный. Половина отца была освещена мерцавшим сквозь тополиную крону солнцем. Юра застыл и стал вслушиваться. Спит? Дышит? Но слышал только себя, свое внутреннее биение.

Юра, Юрик, Юрка. Была середина лета.

Ему стукнуло тридцать пять, день рождения он не отмечал, все в отпусках, город был пустым и безразличным к некруглой его дате, да и к самому Юре, идущему в старой тельняшке по улицам. Даже Ирка, последняя его, промолчала. Уже не ждала, наверно. Хотелось пива.

На углу бесхозно росла и цвела мальва. Юра пригнул ее шершавые стебли и, не сбавляя шага, отпустил. Тридцать пять.

А пиво, нет, нельзя, третий день изжога, точно толченого стекла наелся. Или взять? Хорошего и дорогого. Холодного. Взять пару бутылок и выпить с отцом, которому