Закон постоянного невезения - Иоанна Хмелевская

Он стал причиной громадного ущерба, который понёс наш аэродром в Окенче, это уже недавно, два года назад, а что было раньше, этого я не знаю. Но краем уха я вроде бы слышала, что это просто исключительная сволочь, за достоверность сведений не отвечаю, но Доминик, насколько я помню, клинья под него подбивал. Больше ничего не знаю, а через пару минут вернётся моя семья, так что позвольте мне пойти и помешать в кастрюле…

На этом моя оживлённая деятельность завершилась.

В кабинете Бежана Лукаша Дарко освободили в первую очередь, так как он, как и обещал, тут же раскололся и сдал клиента.

— Там в Заленже мы действительно стояли довольно долго, Пустынко чего-то ждал, не сказал, чего, но, странная вещь, на часы он не смотрел, а лишь всматривался в дорогу. В направлении леса. Видно, чего-то он там дождался, так как вдруг велел мне ехать дальше, в Лесную Тишину. Я его уже возил туда раза три или четыре, так что дорогу знал. Перед домом он снова велел мне ждать, не было его минут тридцать, часы у меня торчали под носом, на приборной доске. Примчался чуть ли не бегом, с тремя плотно набитыми картонными папками в руках, одна бумажка у него по дороге вылетела, он за ней вернулся. Мы поехали дальше, во Владиславов, хотя перед этим речь шла о том, что мы возвращаемся в Варшаву, и при этом он гнал меня как на пожар.

Адреса во Владиславове я не знаю, точнее говоря, не помню названия улицы, он сам показывал мне, куда ехать, так что мне было все равно, зато помню, что он пошёл к какому-то Карчоху. Эта фамилия была написана на калитке, на почтовом ящике. Сидел он там до второго пришествия, чуть ли не до ночи, зашёл туда с одной папкой, а вышел без неё, с пустыми руками. И мы вернулись в Варшаву. Вот и все.

— А остальные папки? Вы же сказали, что их было три.

— Наверное, оставлял в машине, потому как в окно не выбрасывал. Я не обратил внимания, пассажиры часто что-то оставляют.

— А этого Карчоха вы видели?

— Да. Если это был Карчох. Он выглянул, когда начала выть «тойота» Изы Брант. Этого типа я уже раньше видел, в Варшаве, и узнал — у него характерное лицо.

— Опишите его.

— Высокий, плечистый, около шестидесяти, седой. Лицо у него такое… ага, на бульдога похоже.

Или на мопса. Как бы морщинами поперёк сжато и производит впечатление бешеной морды.

— А где вы его видели и когда?

— В городе. Оба они, Пустынко и этот предполагаемый Карчох, вместе вышли из кабака. Из «Адрии».

Я некоторое время стоял в пробке, смотрел на них, они прошли на стоянку. Не помню, когда это было, довольно давно, вроде бы в прошлом году осенью.

К тому же тот Северин, которого я вёз из Млавы, — это он.

— Так почему же вы сразу все это не сказали?

— Потому что обещал не говорить. Пустынко был моим постоянным клиентом…

— Был? А сейчас?

— Наверняка больше уже никогда не будет. По вполне понятным причинам. Я возил его несколько лет, лет шесть, наверное, сначала редко, потом — чаще, он хорошо платил и выбирал симпатичные маршруты. Почти с самого начала он оговорил следующие условия: он платит, а я молчу, это его дело, куда он ездит, когда и зачем. Наркотиками, сказал, он не торгует, так что я могу спокойно ослепнуть и оглохнуть.

— И куда вы его возили?

— В самые странные места. Например, в скаковые конюшни. В какие-то дыры по всей стране, я, в общем-то, не записывал, так что пришлось бы долго соображать, чтобы все их вам назвать. Мы уже даже чуть ли не подружились.

— А он говорил, почему он предпочитает ездить с вами, а не сам?

— Говорил, почему же нет. Жена у него патологически ревнива, во всех его делах подозревает походы налево, установила слежку за его машиной, устраивает ему скандалы с истерикой, всему миру сразу же известно, где он был, а конкуренты только этого и ждут. Кроме того, сделки обычно обмывают, а он после выпивки за руль не садится. По моему мнению, правда тут где-то посередине.

— А чего ради ему в голову пришли наркотики?

— Это, пожалуй, наиболее скользкое занятие, так что он сразу же сделал оговорку. К тому же он, похоже, подозревал меня, что вроде бы я раньше возил наркомафию и получал от них доход. Ничего подобного.

Возить-то я мог все — оружие, наркотики, фальшивые доллары, но ничего об этом не знаю, в карман пассажирам я не заглядывал. Да и в чемоданы тоже.

Так откуда я мог знать, что мужик едет, скажем, в Свиноуйсьце, а сам к груди мешочек с героином прижимает, я же человека везу, а не товар. Пустынко так сдуру думал, может быть, он какой шантажик имел в виду, но я все это только недавно осознал.

— Постарайтесь ещё вспомнить, что там было на дороге под Заленжем. Какой вид мог заставить вашего пассажира сдвинуться с места?

— Понятия не имею. Ничего необычного там не происходило.

— Тогда постарайтесь вспомнить все.

Лукаш Дарко нахмурил брови, задумался на некоторое время и заколебался.

— Я бы охотно сделал ему гадость, гниде паршивой, но…

— Что но?..

— Как вам сказать… Боюсь навредить невинному парнишке…

— Даю вам слово, что невинному мы ничего плохого не сделаем.

Было в майоре Бежане что-то такое, что заставляло самых закоренелых преступников при общении с ним ощущать потребность выговориться. Он распространял вокруг себя какую-то необыкновенно благоприятную ауру доброжелательности, заботы о человеке. И Лукаш ему поверил.

— Мотоцикл там перед нами нёсся. От самой Варшавы. Я его на шоссе догнал. Обычный мотоцикл, я бы его обогнал, хотя он прилично шёл…

— Какой мотоцикл?

— «Хонда-250», как мне кажется. Я бы, повторяю, обогнал его, но Пустынко вдруг велел мне притормозить. Сказал, что мы слишком быстро едем, он ещё не успел обдумать сделку. Я поехал медленней, потом он велел прибавить газу, и так как-то получалось, что я все время держался за этим мотоциклом.

До самой Млавы, до поворота на Заленже. Мотоцикл тоже свернул, а потом пропал у меня из поля зрения. А мы остановились в Заленже.

— А что потом?

— Потом я смотрел перед собой, так же как и Пустынко, потому что больше нечем было заняться. По этой дороге к лесу шли бабы с корзинками.

И дети. Проехали два трактора, грузовик. Пара велосипедистов. Пронеслись какие-то мотоциклы, один из которых точно кроссовый, а второй — какой-то столетний, такое старьё, а летел так, что я даже удивился. Легковушки, штуки три, «фиаты». Все это редко проезжало, с большими перерывами, я не по порядку говорю, а так, как вспоминается. А, ещё телега одна. Ну и выскочил мотоцикл в нашу сторону, и что-то мне показалось, что это тот самый, с шоссе. Как раз тогда Пустынко и двинулся, словно только его и ждал. Не знаю, есть ли в этом какой-то смысл, говорю то, что видел.