Сеть Сирано - Наталья Потёмина

Обычно я открываю дверь своим ключом, но в этот раз почему-то позвонил. Мне долго никто не открывал. Спит, моя ненаглядная, умаялась бедная, подумал я и полез в карман за ключами. Каково же было мое удивление, когда я на тихих заботливых цыпочках прокрался в спальню.

Нет, Вован, ты не угадал! Эта не та история, когда муж в командировку, а жена тем временем… В спальне никого не было. Никого не было в гостиной, на кухне, в ванной и туалете… Оленьки не было нигде. Я кинулся к шкафу. Слава богу, хоть дубленка на месте. Значит, все-таки, не навсегда. Звонить ее матери? Зачем волновать старушку? Даже если она и знает, где ее дочь проводит ночи, вряд ли она соизволит поделиться этой радостью со своим новоиспеченным зятем. Оставалось только ждать и надеяться. Надеяться и ждать, что все обойдется.

Принцесса вернулась ближе к рассвету. Она была трезвой, но какой-то бледной и испуганной. Где ты была, спросил я. Не твое дело. С каких пор это дело не мое? Почему я должна перед тобой отчитываться? Потому что ты живешь в моем доме, потому что я несу за тебя ответственность! Пошел ты… Плевать я хотела!

Ну я и не сдержался… Она отлетела в угол и сползла по стене на пол. Прежде я никогда не бил женщин, стало так гадливо, что захотелось повеситься. Но Олька бросилась мне в ноги, обняла за колени и стала целовать мои руки. Прости меня, я больше так не буду, шептала она. Чего ты не будешь, спросил я. Не ночевать дома, сказала она. А где ты ночевала? У подруги. Ты врешь мне. Я не вру тебе! Сука!

Это был четверг двадцатое июня, потом то же самое повторилось во вторник двадцать пятого, потом снова в четверг. Сначала я не обращал внимания на дни, точнее ночи недели, когда Ольга отправлялась ночевать к своей матери. Теперь уже не к подруге, а именно к матери. Естественно, это легко можно было проверить, но я не мог опуститься так низко. А чуть позже меня отвлекли события уже не личного, а мирового масштаба. У меня появилась работа, связанная с их освещением, и я был этому несказанно рад. Более того, я сам напросился в командировку.

Оля, я ухожу на войну, Оля. Оля, ты будешь ждать меня, Оля? Писать толстые треугольные письма, ходить в храм, молиться за скорейшее возвращение? Оля?

Марат! Не ходи на войну, Марат! Тебя там убьют, Марат, я себе никогда не прощу, что так легко тебя отпустила! Там взрываются снаряды и рвутся мины, Марат. Берут в заложники и в плен прямо живьем. Марат?

Я все равно пойду, Оля. Эта моя работа. Надоела крутилка, надоело рыскать волком по Москве в поисках мелких сенсаций, Оля. Хочу, наконец, славы и денег. А также смены обстановки и климата. Оля?

Спасибо, Марат. Я вас поняла. Но если вы погибните, то мы тоже умрем! Потому что очень перед вами виноватые… И только кровь смоет мою вину. Марат?

Оля! Приеду — разберемся. Иди уже спать к чертовой матери.

И она пошла.

А я почему-то за ней.

В ту ночь она меня уже не поднимала, и я сам не хотел восходить. Мы были безгрешны как дети. Но утром все традиционно повторилось. Я снова был разбужен голосом моей сладкозвучной флейты и вновь устремился к небесам. Мы яростно мирились с самого рассвета и до полудня, и за этот короткий срок я простил своей ненаглядной все, что было до меня, во время меня и заодно и после. Еще бы знать, что именно я ей простил? И было ли то, что следовало прощать. Хотелось верить, что не было. Но мозг, как известно, состоит из двух половинок, каждая из которых имеет свою собственную точку зрения. И только в противоборстве двух этих энергий рождается истина, не требующая доказательств. И где она? Естественно, посередине.

Провожала меня моя солдаточка безутешная с искренними слезами на глазах. На войну все-таки ухожу, не на праздник.

Ни ладонки у тебя с молитвой, ни стебелька полынного, ни горсти родной земли, ни материнского благословения — нет у тебя ничего, причитала Оленька, возьми хоть крест мой нательный. Кино и немцы, право, но я и сам чуть не плакал. И не стал ее обижать, принял ее крестик на грудь, хоть мне некрещеному и не положено. Ушел, закинув за спину рюкзак, не разу не оглянувшись, хотя знал, что она стоит у окна и смотрит мне вслед.

Какого же было мое недоумение, когда самолет МЧС, которым я и еще группа товарищей должны были лететь к месту назначения, не принял нас на борт. Ответственные за это недоразумение лица даже не удосужились объяснить причины, правда, заверили, что к вечеру следующего дня мы обязательно вылетим другим, менее секретным рейсом, а пока всем спасибо, все свободны. Относиться без нервов к такого рода несостыковкам я научился давно, но возвращаться домой к Оленьке после столь бурного прощания было как-то стремно. Хотя, с другой стороны, потеть в аэропорту почти целые сутки тоже не имело никакого смысла. Из двух предложенных мне неудобств, я выбрал более комфортабельное и часам к шести вечера предстал пред Оленькины разочарованные очи.

Для разочарования у нее было две причины. Первая: мы так хорошо простились, а я, такой неожиданный, непредвиденный, внезапный вернулся и завтра придется все начинать заново. Вторая: Оленька собралась, оказывается, повидаться со своей матушкой, уже в дверях стояла, вся такая разодетая, а тут, смотри, как говорится, пункт первый.

К теще, так к теще, легко согласился я, чем ввел мою заботливую чуть ли не в предынфарктное состояние. Что тут такого страшного, удивился я? Нам уже давно надо было бы вместе посетить твою старушку, а то ты все одна, да одна. Тем более, что сегодня четверг и по не так давно заведенной традиции ты ходишь к маме. Зачем же нарушать?

Мне надо позвонить, сказала Оленька и нелогично заперлась в ванной.

Я ждал — спокойный и упрямый. Она вышла — виноватая и потерянная.

Приблизительно через час мы уже были рядом с тещиным домом. Короткий нырок в близлежащий гастроном за вином и фруктами, и вот радостная встреча: Здравствуйте, мама, как я за вами соскучился! Где наши пироги, ватрушки, плюшки, барбекю?

Но вместо горячего ужина нас ждал холодный прием. Еще в дверях теща, сказавшись больной на всю голову, покинула нас, скрывшись в своих апартаментах. Мамочку часто мучают мигрени, извинилась Оленька, и мы, самовольно добравшись до кухни, сели ужинать тем, что принесли с собой.

Встреча могла бы быть и более радушной, подумал я. А вечер — менее неприятным, по крайней мере я, находясь в аэропорту, очень на это рассчитывал. Но как говорится, все хорошо, что кончается.

Мы с Ольгой сидели друг против друга и молча напивались. После того, как выпивка закончилась, Оленька сказала, что тоже чувствует себя не совсем здоровой.

— Давай переночуем у мамы, — попросила она, — а с утра поедем к тебе.

Я был уверен на девяносто восемь и восемь процента, что она рассчитывала на то, что я уйду, а она останется.

— А ты уверенна? — поинтересовался я.

— В чем?

— Что ты хочешь поехать ко мне?

Оленька мне не ответила и прошла мимо меня, как ходят мимо тени. В любом другом случае я бы просто хлопнул дверью и ушел… В любом другом случае… И ищи ветра в поле… Волка в лесу… Караван в пустыне… Острова в океане… В любом другом случае…. А чем, собственно, этот случай отличался от тех других и многих, которые никогда не вызывали у меня сомненья в моих действиях? А тем, что произошел он по-дурацки и так же приблизительно и заканчивается. И все же я решил взять последнее слово.