Сын Авроры - Жюльетта Бенцони

Пошли слухи, что она умирает, но двое влюбленных, пожалуй, не узнали бы об этом, будучи заняты исключительно друг другом, если бы старая княгиня сама не позвала к себе графа Саксонского.

Он побежал во дворец Сен-Клу, думая найти ее там в постели. Но нет. Она приняла его, сидя в большом кресле в своем кабинете. Она улыбнулась, когда он склонился к ее истощенной руке.

— Я хотела попрощаться с вами перед уходом, — сказала она тихим голосом, немного хрипловатым, что свидетельствовало о ее болезни. — Вы будете сожалеть обо мне, ведь я всегда была вашим другом...

— Я это всегда чувствовал, мадам, и с какой благодарностью!..

— Вас что-то не видно последнее время, но, говорят, вы счастливы?

— Бесконечно, и я всегда буду благодарен Вашему Королевскому Высочеству за совет, данный мне однажды вечером.

— И больше никакой де Конти?

— Никакой де Конти[70]. Счастье зовется Адриенной...

— Тогда нужно его сохранить. Вы читаете Библию?.. Нет, наверное!

— Не часто, признаю это. Но у меня есть один экземпляр.

— Хорошо! Прочитайте третью главу Екклесиаста. Там все сказано, и это последний совет, который я могу вам дать... Прощайте, мое дорогое дитя... Прощайте!

Ее голос стал еще более тихим. Став на одно колено, Мориц нежно и с уважением поцеловал Лизелотте руку, а потом покинул дворец.

Вернувшись домой, он нашел Святую Книгу, один экземпляр которой был с ним постоянно, как и у любого другого немца. Он пролистал ее до указанной страницы и присел на край стола:

«Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное. Время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить. Время плакать, и время смеяться; время любить, и время ненавидеть... Я видел под солнцем: место Суда, а там беззаконие; место правды, а там неправда. И сказал я в сердце своем: праведного и нечестивого будет судить Бог; потому что время для всякой вещи и суд над всяким делом там...»

Но он так и не понял сообщения в форме предупреждения, сделанного княгиней Пфальцской перед смертью.

— Удивительно! — подумал он вслух. — От этой мудрости исходит какое-то странное безразличие к людям...

И он вернулся к Адриенне, чтобы очиститься в радостях любви от той боли, что он испытывал, предчувствуя кончину своего старого друга.

Это блаженство продолжалось около трех лет. Это были три года прекрасной жизни, наполненных театром Адриенны и обучением, которым Мориц занимался параллельно, но она периодически прерывалась обязательными поездками в Саксонию. Приходили друзья, которых Мориц особенно оценил: Вольтер с его разумом, настолько ярким, что порой было трудно следовать за ходом его мысли, Фонтенель[71]и некоторые другие...

Большая история происходила где-то рядом с двумя влюбленными, но они вовсе не выглядели обеспокоенными этим. Тем не менее мир, который они так хорошо знали, все же изменялся, и сигналом к этому стал звон колоколов в день смерти княгини Пфальцской. Два месяца спустя, 16 февраля, был отмечен конец Регентства и одновременно с этим — невероятного премьер-министра кардинала Дюбуа. Людовик XV попросил Филиппа II Орлеанского заменить его, и тот с яростью принялся за дела, твердой рукой приняв штурвал управления государством. За один год Дюбуа все привел в весьма красивый, но беспорядок. За пределами своих границ Франция оставалась, конечно, великой державой, гарантированной от любых злоключений своим двойным и достаточно парадоксальным союзом с Испанией и Англией, но вот внутри дела выглядели почти катастрофой: крах системы Лоу, эпидемия чумы, разбойники и падение морали... Герцог взялся за стоявшую перед ним задачу с той энергией, которую позволял его возраст — сорок девять лет! — но при этом он начал искать отдохновение в своих знаменитых обедах «в кругу друзей», которые в действительности лишь истощали его. Однако Ширак, его врач, предупредил:

— Если вы не измените свои привычки, монсеньор, вы умрете в тот самый момент, когда меньше всего будете ожидать этого...

— Не имеет значения: это именно то, чего мне хотелось бы.

Красивый ответ, но он отражает истины. К сожалению, доктор оказался прав: утром 2 декабря, попив горячий шоколад вместе со своей женой, Филипп Орлеанский упал, и Ширак не смог вернуть его к жизни. В семь часов все было кончено...

Немногие его оплакивали. А ведь он пожертвовал своей популярностью и личными интересами ради объединения французов, остановил преследования протестантов, открыл библиотеки, став покровителем искусств и наук, не говоря уже об имидже королевства, который он сформировал для иностранного окружения.

Мориц Саксонский искренне сожалел о друге, которым тот, несомненно, был для него, и это стало для него концом того самого периода спокойствия, когда надо всем доминировала одна любовь. Он оказался командиром, без всякого сомнения, прекрасного полка, но без реальной работы. Те же, кто окружал в Версале молодого короля, не были его друзьями. Некоторые даже обвиняли его в отношениях с регентом. И ему снова нужно было как-то выстраивать свое будущее. Он поехал за советом к отцу в Дрезден. И тот неожиданно предложил ему брак с княгиней Гольштейн-Зондербург.

— Сир, при всем уважении к вам, у меня нет ни малейшего желания повторно проводить эксперименты в области совместной жизни. Последний опыт оставил мне слишком плохие воспоминания, и я не вижу, как новый брак сможет послужить мне.

— Стать князем... И очень богатым!

— Во мне и так течет королевская кровь. Для меня этого достаточно. Что же касается богатства, то я знаю, как его добиться самостоятельно!

После истории с Иоганной-Викторией Аврора была согласна со своим сыном, но теперь ей было очень жаль, что он отвергает такой шанс вернуться домой, то есть к ней. Мать чувствовала, что постарела, и этот неизбежный процесс происходил так далеко от Франции!

— Но там так приятно жить! Вы должны туда поехать, и вы поймете...

— Ты так думаешь? Или это все из-за той актрисы, в которую, как говорят, ты влюблен?

— Правильно говорят, потому что это правда! Она прекрасна, и рядом с ней чувствуешь себя совершенно другим... С тех пор как она вошла в мою жизнь, она сделала из меня цивилизованного человека, которым раньше я никогда не был. Благодаря ей я полюбил театр, чтение, искусство, общение с умными людьми.

— Открой глаза! Твой отец превращает Дрезден в столицу искусств! У нас достаточно талантливых актеров и умных людей.

— Вы не понимаете, мама! Признаюсь, это трудно объяснить. Это что-то, что витает в воздухе, которым мы дышим...