Стрелок. Митральезы для Белого генерала - Иван Оченков

Бедняга тут же проснулся и заскулил, протестуя против того, что его вытащили из тепла.

– Что это, – едва не взвизгнула Катя, – крыса?

– Сами вы… – едва не сорвался на грубость Дмитрий, но тут же спохватился и самым любезным тоном поведал историю найденыша: – Это щенок алабая – местной породы собак. У него погибли мать и все братья, и теперь он остался совсем один. Видит бог, я взял бы его себе, но он очень слаб, и я не смогу о нем позаботиться.

– И что же вы хотите? – пролепетала Люсия, никак не ожидавшая такого поворота событий.

– Вы добрая и нежная! – убежденно заявил ей Будищев. – И если кто-то и может спасти это невинное существо от неминуемой гибели, то только вы!

– Я?!

– Конечно!

– Но я даже не знаю, что с ним делать!

– То же, что и с прочими страждущими. Заботиться. Ухаживать. Кормить. И если получится, любить.

– Боже, какой он маленький и слабый, – воскликнула растроганная Люсия, взяв маленькое существо на руки.

– И наверняка блохастый, – не преминула заметить Катя.

– А еще голодный, – добавил Дмитрий. – У вас есть молоко?

– Есть, правда, совсем чуть-чуть.

– Ему много не надо, – мягко улыбнулся Дмитрий. – А завтра я обязуюсь с лихвой возместить все ваши потери.

– Интересно, где вы его возьмете? – не смогла удержаться от возражения мадам подполковница.

– Для такого дела я всех верблюдиц в отряде выдою, – ухмыльнулся прапорщик, после чего подмигнул и добавил вполголоса: – А если понадобится, то и верблюдов!

После первой кровопролитной стычки под стенами Геок-Тепе между противоборствующими сторонами наступило затишье. Текинцы подсчитывали потери и хоронили убитых, а русские ждали подхода основных сил, и потому активных действий не предпринимала ни одна сторона. Лишь изредка вспыхивающие перестрелки между аванпостами напоминали, что война продолжается. Однако долго так продолжаться не могло, и на четвертый день, когда все части Закаспийского отряда достигли лагеря и соединились, Скобелев предпринял очередную рекогносцировку.

В пять часов утра из Егин-Батыр-Калы выступили два батальона пехоты, рота саперов, команда охотников, три сотни казаков и две артиллерийские батареи: четвертая «легкая» подполковника Мамацева и третья «подвижная» штабс-капитана Михайлова. Подвижные батареи появились в отряде перед самым походом и заслуживают отдельного небольшого описания. Вооружены они были устаревшими пушками, снятыми с вооружения, и предназначались для непосредственной поддержки войск. Офицеров и фейерверкеров собирали, что называется, «с бору по сосенке» где только можно, от запасных бригад до крепостной артиллерии. Рядовые канониры были под стать им, зарядные ящики и прочее изготовляли на месте. В результате получилось серьезно усилить артиллерийскую составляющую отряда, как это было принято говорить, «без особого убытка для казны». Ну а то, что орудия были старыми, так у текинцев не было и таких.

Будищев с митральезами на сей раз оказался в резерве и теперь мирно сидел в своей пролетке, морщась от звуков марша. Генерал Скобелев был верен себе и выступил в поход под звуки оркестра. Трубачи первое время играли вполне сносно, выдувая из своих медных инструментов одну мелодию за другой, но вскоре устали, и бодрый полковой марш стал больше походить на непонятную какофонию.

– Когда же вы, блин, замолкнете? – беззлобно ругнулся он в сторону музыкантов.

– А чего? – удивился неразлучный со своим хозяином Шматов. – Красиво ж играют…

– Очень, – буркнул в ответ прапорщик и отвернулся, чтобы не поддерживать разговор.

– Ага, – продолжал как ни в чем не бывало денщик. – Я страсть люблю музыку. Чтобы, значит, барабаны и трубы, и…

– И бабалайки с гармошками, – сердито перебил его Дмитрий, поняв, что Федька не уймется. – Ты молока в санчасть отнес?

– Куды?

– На кудыкину гору, блин!

– Госпоже Штиглицевой? – сообразил парень. – А как же, все чин по чину, в лучшем виде. Они еще велели поблагодарить, а госпожа Сутолмина, то есть Мамацева, изволили сказать, мол, ходят тут всякие, я то есть, а потом…

Что было потом, Шматов рассказать не успел, поскольку на горизонте то и дело стали появляться текинские всадники. Видимо, в Геок-Тепе заметили выход русской колонны из лагеря и послали разведчиков выяснить, какого рожна надобно гяурам с утра пораньше.

– Гляньте-ка, вашбродие, сколь басурман, – указал на вражеские разъезды сидящий на козлах Егорыч.

– Да и хрен бы с ними, – зевнул не выспавшийся Будищев.

– А ну как соберутся большой толпой да налетят? – опасливо поежился мгновенно сменивший тему Федька.

– Нет, не станут они собираться, – не согласился с ним ездовой. – Научены уже пушкарями. Будут опаску иметь, иначе их враз накроют этой, как ее, шрапнелей!

– Одни стратеги кругом, – страдальчески поморщился Дмитрий. – Даже послать некого.

– Что? – переспросил не расслышавший его Шматов.

– Боже, куда я попал, где мои шмотки?!

Часам к одиннадцати утра русская колонна добралась до укрепленного аула Янги-Кала, лежащего в двух верстах от самого Геок-Тепе и служившего для крепости форпостом. В обширных садах, окружавших аул со всех сторон, засело множество текинцев, время от времени постреливавших в нашу сторону. Заметив это, Скобелев немедленно приказал отправить против них охотничью команду и спешенную сотню оренбургских казаков, поддержанную двумя орудиями подвижной батареи. Между противоборствующими сторонами тут же завязалась ожесточенная перестрелка, изредка прерываемая пушечными залпами.

Еще больше текинцев тем временем собрались рядом с самим Геок-Тепе. Было видно, как к гарцующим на своих горячих конях всадникам с крепостных стен обращаются муллы, а те время от времени восторженно кричат, потрясая оружием и стреляя в воздух.

– Ишь ты! – озадачился Шматов, наблюдавший все это в бинокль. – Чего это они?

– Небось, клянутся постоять за веру, – пожал плечами рассудительный Егорыч. – А те их, значит, подзуживают, дескать, не подведите, не то в рай не попадете.

– А у них и рай есть? – изумился Федька.

– Спрашиваешь, – отвечал ему ездовой. – Конечно, есть, да еще не чета нашему. Там у них шахидов ихних, ну, тех, кто за веру погиб, специальные девки привечают, гурии называются, кажному по десятку, а то, может, и поболее!

– Чего? – раззявил рот денщик. – Что это за рай такой с бабами? Ты еще скажи, что там им всем наливают!

– Может, и наливают, я не бывал, врать не стану…

– Эй вы, богословы доморощенные, мать вашу, хорош базлать! Не то плюну на свои святые принципы и сдам вас с потрохами отцу Афанасию! Пусть разбирается, где вы этой ереси набрались?

– Да ладно тебе, Граф, – виновато забубнил Шматов, – я же просто поинтересовался…