История искусства в шести эмоциях - Константино д'Орацио

благодаря тщательной полировке и патинированию мрамора. Ее лицо сияет, а тонкое покрывало кажется прозрачным. Ее сосредоточенный взгляд устремлен вдаль, своей особой выразительностью он обязан глубокой гравировке зрачков и линии рта, создающими впечатление задумчивости и уединенности, погруженности в свой внутренний мир, легкой меланхолии и грации, отсутствующей у остальных дочерей Мнемозины[184].

Когда мы стоим напротив нее, нас притягивает не только ее безусловная красота, но также непреодолимое желание узнать, о чем она так сосредоточенно задумалась, какие сомнения бродят у нее в уме, какие воспоминания и надежды лелеет эта девушка, только что переступившая порог юности.

В античной иконографии рука, поднятая к лицу, означала сосредоточенность и горе, в особенности в траурных и прощальных сценах. Это также был один из красноречивых и типично интеллектуальных жестов, свойственных мудрецам и вдохновенным поэтам.

Обнаруженная при раскопках в Риме, вблизи Порта-Маджоре[185], статуя Полигимнии, должно быть, представляла собой часть декоративной композиции, в которую входили также скульптуры ее восьми сестер. Возможно, они находились в Horti Spei Veteris[186] на Эсквилине, в обширных императорских угодьях, простиравшихся до юго-восточной оконечности города. Император Септимий Север превратил эту местность в сад, где по его приказанию был возведен грандиозный жилой комплекс, состоявший из дворца, дополненного цирком и амфитеатром. Это было чудесное место, где среди деревьев можно было лицезреть эти загадочные и волнующие скульптуры.

Полигимния погружена в свои мысли, может быть, она занята сочинением поэмы, предназначенной для публичного исполнения. Похоже, что в правой руке сжимает свиток, спрятанный теперь под покрывалом. Она колеблется, продолжая поиск верного слова, застыв в вечном сомнении. Кажется, что она не удовлетворена написанным, и мысли уносят ее куда-то очень далеко. Такова особенность некоторых произведений искусства, воспевающих чувство сомнения: они переносят зрителя в иной мир, раскрывая перед ним неожиданные перспективы и заставляя пристально вглядываться в бесконечность. Все это можно прочесть при взгляде на голову, тяжело опирающуюся на руку, и локоть, покоящийся на опоре – как у музы – или на ноге, как у ангела на гравюре Альбрехта Дюрера «Меланхолия I» (рис. 58).

Куча вопросов

В действительности почти никто из историков искусства, пытавшихся истолковать эту сцену, не называл мрачную фигуру на переднем плане «ангелом». Они предпочитали обозначать ее как «женскую крылатую фигуру». И в самом деле: в этом существе нет ничего ангельского, кроме разве что пары топорщащихся крыльев за спиной. Более того, сидящая фигура всем своим видом противоречит тому, что обычно связывают с небесными созданиями. Она облачена в длинную одежду из тяжелой ткани, которая не только не струится легко вдоль тела, но, напротив, неуклюже спускается мятыми складками, отягощенными связкой ключей и матерчатым мешочком, привязанным к поясу. Волосы не ниспадают на плечи симметричными локонами, как это положено ангелам, а, напротив, падают нечесаными космами, которые едва удерживает венок, более подобающий крылатой языческой богине Победы, чем Божественному посланцу. Однако главное, что продолжают игнорировать озадаченные эксперты, это прежде всего поведение фигуры: она не провозглашает никакой благой вести, не обращается ни к какой Мадонне, ни к чему не призывает. Ее подпертая кулаком щека, слегка нахмуренный лоб и устремленный в пустоту взгляд – типичный взгляд сомневающегося человека – свидетельствуют о состоянии задумчивости и отрешенности. Фигура не выглядит ни приветливой, ни внушающей доверие, ни сияющей. Одним словом, в ней нет ничего божественного. Возможно, она обдумывает следующий ход или, быть может, анализирует уже сделанный. Вялые складки ее одеяния придают сидящей фигуре, демонстрирующей полное равнодушие к своему внешнему виду, черты пассивности и бессилия. Дюрер, будучи непревзойденным мастером световых эффектов в гравюре, оставляет лицо фигуры в густой тени.

Она выглядит зловеще.

Тем не менее ее никак нельзя назвать праздной. Двумя пальцами она сжимает циркуль, как будто чертя им что-то на пластинке, скрытой в глубоких складках ткани на коленях. Она только что захлопнула книгу, виднеющуюся из-под ее правой руки. Она занята решением математической задачи. Используя выражение Аби Варбурга[187], она представляет нам «пространство мысли». Чтобы придать ей еще более загадочный вид, художник окружил фигуру ангела предметами, не имеющими между собой на первый взгляд ничего общего. Нам сложно обнаружить эту связь по прошествии пяти столетий, тем не менее нельзя с уверенностью сказать, что может объединять пилу, гвозди, шар, молоток, неправильный многогранник, тигель, песочные часы, весы, колокольчик, лестницу, металлическую трубку[188], печь, комету, озеро, свернувшуюся колечком собаку, амурчика, занятого письмом, щипцы для перемешивания горячих углей, чернильницу с перьевой ручкой, линейку, клещи и штамп.

Что может связывать все эти инструменты? И прежде всего почему они демонстративно разбросаны по земле, как будто непригодны для решения задачи, стоящей перед ангелом?

Здесь сливаются и трансформируются две великие художественные и литературные традиции, а именно: Меланхолия как один из четырех темпераментов, и Геометрия как одно из семи свободных искусств. Эта гравюра символизирует художника эпохи Возрождения, отдающего должное практическим навыкам, но при этом предпочитающего теорию математики, вдохновленную небесными импульсами и вечными идеями, в то же самое время он не может не сознавать своей человеческой хрупкости и интеллектуальной ограниченности[189].

Эрвин Панофский. Жизнь и искусство Альбрехта Дюрера. 1943

По мнению историка немецкого искусства, А. Дюреру хотелось дать представление о творческих исканиях художника, разрывающегося между стремлением к геометрическому совершенству и сознанием невозможности его достижения. Крылатая фигура одновременно символизирует божественное вдохновение, позволяющее создавать произведения искусства, и страдание от осознания ограниченности, хрупкости и тленности всего человеческого. Типичное для интеллектуалов меланхолическое настроение крылатой фигуры усугубляется мрачным пейзажем, простирающимся в зловещем сиянии Сатурна. Эта комета, присутствующая на заднем плане, в действительности не способна осветить сцену, тонущую в мрачных сумерках.

Интерпретация Э. Панофского была не единственной, снискавшей одобрение и поддержку: не менее правдоподобной представляется также интерпретация, выдвинутая Маурицио Кальвези, который обратился к алхимическим истокам дюреровского сюжета, представленным на гравюре несколькими элементами. Тигель, предназначенный для смешивания ингредиентов с последующим превращением их в золото, многогранник, куб, балансирующий между треугольниками и трапециями, положение собаки, отсылающее зрителя к уроборосу (мифической змее, свернувшейся в клубок, кусающей собственный хвост и образующей совершенный круг, служащий символом вечности), освещенный шар, возможно, в нем протекает герметичный химический процесс, за ходом которого сосредоточенно наблюдает ангел?

Тем не менее, самым таинственным предметом, без сомнения, является магический квадрат, висящий на стене на заднем плане. Шестнадцать номеров, выгравированных на доске, суммированные в любом направлении, всегда дают один и тот же результат: 34.

Тридцать четыре – это результат, получаемый при суммировании номеров четырех секторов, на которые поделен квадрат, сумма