Мой домовой — сводник - Ольга Горышина

Он схватил сына за руку довольно грубо и сжал маленькие пальчики в своем кулаке, когда Глеб попытался вырваться. Тогда я взяла мальчика за другую руку, и тот покорно пошел с нами к матери. Ольга стояла у колонны, а вот Ирмы с моими бокалами нигде не было видно.

— Витя сказал, что ты преподаешь английский, — начала та, притягиваю к себе сына за плечо. — Таким малышам?

— Они уже не малыши, — ответила я, чувствуя в коленях неприятную дрожь. Она передалась от руки Виктора, который теперь стиснул руку мне. — Моим самым младшим три годика. Есть, правда, среди них парочка двухлеток особо упорных родителей.

— И почему ты молчал?

Она снова смотрела на Виктора с вызовом. А я чувствовала, что останусь сейчас без пальцев.

— Я просила его молчать, — проговорила я чуть охрипшим от получасового крика голосом. — Мне тяжело, неужели так трудно понять?

Теперь вызов звучал в моих словах. А, может, и в глазах тоже. Виктор потянул меня назад.

— Оль, мы сейчас придем. Ире надо передохнуть.

Именинница кивнула, но путь мне тут же преградила другая родительница, но я достаточно быстро и возможно даже малость резко заявила, что не беру новых учеников. Шаг, два, три… Уже больше похожий на бег. И свобода террасы. Шум ночного города. Толпа людей, которой нет до меня дела.

— Я сейчас.

Через секунду, за которую я лишь успела вытянуть гудящие ноги и откинуть волосы с влажной шеи, Виктор вернулся с тарелочкой канапе. За ним шел официант с новыми бокалами.

— Я хочу воды, — сказала я молодому человеку в белой рубашке, отодвигая от себя бокал.

Тот обещал мигом обернуться. Я перевела взгляд на Виктора, придвинувшего ко мне стул почти вплотную. Его рука свободно легла мне на плечо.

— Я поражен. И не только я. И все же я больше. Потому что именно мне врали про школу.

Я повела плечом, но скинуть руку не получилось.

— Я веду занятия в библиотеке для разных возрастных групп и заодно даю парочку частных уроков. Ну, есть еще садик, но это раз в неделю и более стандартно, чем- то, что ты сейчас видел. Еще вопросы будут?

Я смотрела на него с вызовом. Вернее, хотела так смотреть, но взгляд мой выглядел, думаю, в тот момент больше усталым, чем грозным. Я вдруг почувствовала себя выжатым лимоном. И заодно жутко голодной.

— Будут, — Его коленки вжались в мои и безжалостно мяли платье. — Можно тебя поцеловать?

Мои глаза явно увеличились до размера стекол его очков. Сколько он выпил с друганами?

— За нами слишком пристально сейчас наблюдают, — пробормотал он и притянул меня к себе раньше, чем в моих ушах отзвенел последний звук его фразы.

Спиртом от него не пахло, шампанским тоже… Он целовал меня по-трезвому. А я отвечала ему по-пьяному, чувствуя вместо желудка сгусток нервов. Губ ему оказалось мало, но когда Веселкин попробовал пустить в ход язык, я легонько толкнула его в плечо. Глаза в глаза. Всего пару секунд, и в мой попало целое бревно, но я не решилась на ощупь коснуться своих влажных ресниц.

— Ваша вода!

Стакан ударом гонга опустился на столик. Я схватила его, точно утопающих соломинку, и осушила почти залпом, так безумно хотелось пить. На ладони Виктора лежал кусочек багета со свежим огурцом и соленым лососем. Я покорно открыла рот, но откусила хлеб ровно посередине, чтобы не прикусить пальцы женишка.

— За нами все еще наблюдают? — спросила я, когда Виктор приставил к моему рту второй бутербродик.

— Плевать, — Его глаза не смеялись. — Я просто хочу кормить тебя с рук…

— Я предпочитаю миску, — прошептала я едва различимо.

— Сегодня, кошка, ты гуляешь по моим правилам. Уговор дороже денег.

Я опустила глаза. К кольцу, и проглоченный уже бутерброд тут же напомнил о себе не очень приятным образом. Но я уже откусила от второго куска и пыталась жевать, боясь сказать что-то не то.

— Там уже салаты и горячее. Детям накрыли отдельно, и нас я попросил отсадить от столика именинницы.

— Спасибо.

— Тебе спасибо, кошка. Идем?

Он встал и протянул мне руку. Я приняла ее в надежде, что та не сразу окажется у меня на талии. И она оказалась там лишь у столика, когда Виктор представлял меня какой-то паре. Пожилой. Но к счастью, не родителям Ольги.

Соседи заговорили про мою работу. Я старалась больше есть и отделываться общими фразами. Веселкин молчал, даже простым "угу" не включаясь в разговор. Я уже дошла до своей поездки в Штаты по обмену опытом. Рассказала, что жила в семье с маленькими детьми и водила младшего на разные занятия. В том числе и в библиотеку на "стори-тайм" и "Мамми-энд-ми", где мамы вместе с малышами читали книги и пели песенки. Рассказала и про американские садики, про их программы раннего развития и свои идеи внедрения этих методов в преподавание английского как иностранного… Неожиданно Виктор поднялся, заявив, что мы хотим потанцевать.

Этого я хотела меньше всего. Теперь его руки получили полную свободу, и если мои пальцы, как приклеились к его плечам, так и не отлипали до конца танца, то его не оставили на моей спине живого места. Я дернулась, как только смолкла музыка, но Виктор удержал меня у груди и припал губами к кончику моего носа:

— Ты не сыта еще профессиональным трепом? Я сыт по горло…

Новый медляк. Черт бы побрал диджея! Смены темпа явно не планируется до конца вечера. Во сколько дети у них ложатся спать? Когда можно будет свалить? Отсюда и из объятий женишка. Его пальцы перебором скользили по спине от первого позвонка до последнего, и струна в виде застежки бюстгальтера готовилась лопнуть первой, нарушив романтичный мотив песни.

— Виктор… — я собиралась произнести и отчество, чтобы вернуть в наше общение хоть какие-то границы.

Не успела. Выдохнула отчество уже ему в губы и перестала дышать. Два бокала вина, водки за столом не было. От нее отказались оба мужчины. Не мог же Веселкин напиться так быстро… Или виноват бокал шампанского, который мы принесли с террасы… Или виновата музыка, полумрак, нервы… Или перебрала я, потому что не отталкиваю женишка, а отвечаю на поцелуй с не меньшей страстью.

— Ай-нид-ту-гоу-ту-бафрум…

Я не смогла отпроситься в туалет по-русски. У меня не поворачивался язык. Он у меня вообще не ворочался, а ноги заплетались. Я уставилась на себя в зеркало и схватилась за сумочку, которую забыла у столика вместе с накидкой. Пришлось костяшкой указательного пальца убрать вокруг губ следы от поцелуев, а вот по самим губам размазывать оказалось нечего.

— Хочешь, дам свою помаду?

Я отшатнулась от зеркала, увидев в нем отражение Ольги.

Она протянула мне помаду без кисточки, и я опрокинула флакончик на подушечку указательного пальца.

— Послушай, Ирина, пока нас никто не слышит. Из мужчин.