Владимир Мономах - Василий Седугин

Воины ответили дружно:

– Головы готовы сложить за святую Русь!

Солнце клонилось к вечеру, когда на русские рати понеслась лавина половецкой конницы. Вражеских сил было столько, что удар был нанесен и по центру, и по обоим крыльям одновременно. Скованные большими силами, князья не могли ни осмотреться, ни помочь друг другу. И воевали кочевники не так, как прежде. Раньше они старались сокрушить противника стремительной атакой и, если не удавалось это сделать, тотчас отходили; сейчас же ввязались в длительный, тяжелый рукопашный бой, стремясь прорвать строй русов. Сражение шло на их родной земле, и это придавало им дополнительные силы. До захода солнца продолжалась жестокая, кровавая сеча, лишь темнота разъединила борющиеся стороны.

Обессиленные воины садились на мокрую землю там, где находились, и ночь провели, не снимая броней и кольчуг и не выпуская из рук оружия. Но противник не проявлял активности ни на другой, ни на третий день, видно, копил силы. Наконец утром 27 марта 1111 года еще большее войско врага изготовилось к нападению.

– К половцам подошло значительное пополнение, – озабоченно говорил Святополк. – Бой ожидается жестокий и кровопролитный. Надо нам, князьям, встать во главе воинов, чтобы своим примером вселить в них новые силы.

Мономах с ним согласился. Сев на коней, князья выехали перед строем и заняли место впереди. По рядам прошел легкий гул, воины приветствовали своих военачальников, подтянулись, приободрились.

Мономах правил коня вблизи ратников, вглядываясь в их лица, и видел, каким нетерпением горят их глаза. Значит, не иссяк их дух во время долгого похода, сбережены силы для решительного сражения! И тут к нему пришло решение, которое давно созревало в его голове. Всегда русы сначала оборонялись, а потом наносили ответный удар. А если поступить наоборот, не ждать нападения степняков и первыми напасть на их построения? Неожиданные, не избитые и внезапные решения, подкрепленные высоким духом бойцов, всегда приносили ему победу. Стоит рискнуть и на этот раз, тем более что воины ждут от него чего-то необычного, что помогло бы сокрушить врага.

И Мономах решился. Он подскакал к воеводам и князьям, стоявшим впереди построения, и приказал двигаться вперед. Рати восприняли его новый приказ с большим воодушевлением. Сначала медленно, а потом все более набирая быстроту, поскакали вперед конные дружины, дружно тронулась с места и зашагала пешая рать.

Половцы еще не успели завершить боевое построение, когда по ним ударили русские полки и дружины. С самого начала были сорваны все замыслы ханов. Половцы растерялись, на ходу стараясь перестроить свои ряды. Внесла сумятицу во вражеские силы и внезапно вывалившаяся из-за края неба огромная туча. Подул сильный ветер, хлынули потоки дождя. Тотчас Мономах развернул свои полки таким образом, чтобы дождь и ветер хлестали половцам в лицо. С короткого расстояния русы кинулись на разрозненные силы врага. Бронированные конница и пешая рать сразу пробили в линии врага огромные бреши, все более и более расширяя и углубляя их. Скоро степняки стали отступать, а потом побежали к Дону, надеясь найти спасение на бродах. Много их было порублено на берегу, немало потопло в глубоких водах великой реки.

«Так вот и теперь, с Божьей помощью, по молитвам Богородицы и святых ангелов, – писал летописец, – возвращались русские князья восвояси со славой великой, разнесшейся ко всем людям, так и по всем дальним странам, то есть к грекам, венграм, полякам и чехам, даже и до Рима дошла она, на славу Богу».

Ликующие толпы жителей выходили навстречу войску с небывалой добычей и вереницами пленников. Торжества по случаю победы шли в Киеве, Переяславле, Чернигове и других городах. Однако Мономах недолго задержался на них. Вдруг почувствовал большую усталость – и от тяжких государственных дел, и бесконечных поездок и походов, и дорожной неустроенности; хотелось домашнего уюта и женской заботы. И он, оставив вместо себя сына Святослава, уехал в имение Белославы, расположенное на реке Тетерев.

Боярское владение пряталось в густых лесах, которые тянулись до самого края неба. В тихие зеленоватые, просвечивающие голубизной, воды реки падали темно-зеленые отражения деревьев, по берегам росли осока и камыши, плавали изумительной белизны лилии, среди них гордо стояли желтые кувшинки. Возле широкой песчаной отмели раскиданы были избушки селян, в сторонке стоял боярский терем, а на небольшом холме возвышалась церковь. Здесь, в стороне от многочисленных глаз, и обвенчались Мономах и Белослава. Свадьбу справляли также скромно, с малым числом людей. Какие могут быть празднества, когда у каждого из них росли внуки, их чувства были проверены временем и не требовали какого-то особого признания и утверждения. Наоборот, шумные веселья могли вызвать только досаду и раздражение.

А потом началась спокойная, умиротворенная жизнь, будто и не было вокруг войн и междоусобиц. И верно: половцы загнаны далеко от рубежей Руси – за Дон и Железные ворота (в Прикаспий, за город Дербент), а те, которые остались в степях, замирены и заверяют о неизменной дружбе и преданности. Другие соседи тоже не пытаются беспокоить русские границы. Тишина и мир установились на земле. Владимиру нравилось встать утром попозднее, выйти на открытую площадку терема, присесть за небольшой столик. Перед ним открывался захватывающий вид на серебристый изгиб реки и теряющиеся в синей дымке леса. Появлялась Белослава, еще теплая ото сна и пахнущая постелью, ставила перед ним крынку парного молока с белым хлебом и садилась напротив. Он ел, а она наблюдала за ним, и ему было приятно ее внимание. Затем он поудобнее устраивался в кресле и брал книгу. С собой он привез новые сочинения греческих писателей – «Шестиднев», «Беседы Василия Великого», «Слово Григория Богослова», которые начали распространяться среди грамотных людей. Нравилось ему читать «Изборник» Святослава Ярославича, полный премудрых писаний и размышлений. Не верилось, что такое мог написать человек суетный, завистливый и жадный. Сложен человек, трудно его понять!

От Гиты остались книги, привезенные из Англии – «Отцовское поучение» и «Слово некоего отца к сыну своему». Он листал страницы, задумывался. У него растут сыновья, внуки, он тоже мог бы много полезного и разумного рассказать им, что видел и пережил, к каким выводам пришел. Пожалуй, имение Белославы как раз подходящее место для сочинительства, и он как-нибудь займется им в ближайшее время.

Вечерами с Белославой отправлялся он гулять по берегу Тетерева. Кажется, никогда больше не любил он ее, как в эти прогулки. Она сбрасывала с себя все заботы, все бренное, лицо ее становилось одухотворенным и возвышенным, и что-то неземное виделось ему в ее спокойных, умудренных жизнью глазах. Порой они перебрасывались несколькими словами, но чаще молчали, и им не было скучно; наоборот, они ощущали такую полноту жизни, какую не чувствовали никогда. Любовь их была глубокой и ровной, они были преисполнены вниманием и заботой друг к другу. Они наслаждались ею без юношеской горячности, неоправданной ревности, без взлетов и падений; они жили любовью спокойной и насыщенной.

После похода на Дон в 1111 году степь затихла. Ни в 1112, ни в 1113 году оттуда не было ни одного выхода. Владимир изредка выезжал в Переяславль, иногда бывал в Киеве, но в основном жил на Тетереве. 19 марта 1113 года в час дня явилось людям знамение: солнце внезапно затмилось, и осталось от него совсем мало, оно напоминало месяц рогами вниз. И поползли слухи, что это затмение не к добру. Заволновалась Белослава и стала собираться в Киев. Там у нее жили родители, и почему-то стало думаться, что может с ними что-то случиться, если она не навестит их.