На крыльях моей боли - Оксана Александровна Ильина

– Ты думала уже над именем? – продолжил он заговаривать ей зубы. 

– Думала… – призналась она честно. – Хочу назвать Варварой – в честь мамы… 

– Твою маму звали Варей? 

– Да, – болезненно поморщилась она. – Мне очень нравится, и плевать на суеверия. 

– Ты не суеверная? 

– А ты, можно подумать, веришь во все приметы, – ухмыльнулась девушка. 

– Я вообще мало во что верю.

– О-о-о, кто бы сомневался. Такие, как ты, верят только в деньги. 

– Ошибаешься, ты совсем меня не знаешь. 

– А ничего и не нужно знать, и так все понятно, – заявила девушка дрожащим голосом. – Родился с золотой ложкой во рту… С детства баловали – вот и вырос таким эгоистом… 

– Хм, смешно, ты прямо ясновидящая. Только все далеко не так, – обиженно бросил Егор.

Обиженно? Нет, нет, ей наверняка послышалось… 

– А как? 

– Ну, я родился в самой обычной семье. Хотя нет, не совсем обычной… Моя семья состояла из двух человек: я и мама… – его голос надломился, словно ему было тяжело об этом говорить. 

– Где твоя мама? – поинтересовалась Даша, затаив дыхание. 

– Умерла, когда мне было пять лет… 

– Прости… 

– Забей, это было давно, я уже не помню, 

– Но почему ты раскрыл мне это только сейчас? 

– Говорят, разговоры отвлекают от боли, – выдал он спокойно. – А у нас с тобой не так много общих тем для обсуждения… 

– Те есть ты все это специально? – возмутилась Даша и, взглянув на экран, обнаружила, что они говорят уже целых сорок минут. 

– Нет, просто хотел рассказать о своем тяжелом детстве, – усмехнулся мужчина. 

– Ну ты и подлец! – зашипела она. – А я уже начала тебе сочувствовать. 

– Ну признайся, мне удалось тебя отвлечь? 

– Да пошел ты!

44 ГЛАВА

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: присутствует описание процесса родов. 

ДАША

Она промучилась более семи часов, и казалось, этому кошмару нет ни конца, ни края. Время шло, и у нее оставалось все меньше и меньше сил. Девушку мучила сильная жажда, но Людмила Алексеевна запрещала ей пить. Однако в итоге она сжалилась и принесла маленькую бутылочку воды, велев расходовать понемногу, небольшими глотками. Только Даша сама не заметила, как за пару раз осушила все содержимое. Тогда, недолго думая, она налила воды из-под крана. 

– Ну что, девочка, давай посмотрю тебя, – произнесла Людмила Алексеевна, зайдя в десятый раз за последний час в палату. И, осмотрев Дашу, заключила: – Шейка тугая, всего шесть пальцев раскрытие. 

– Долго еще? – обессиленно спросила девушка. 

– Нужно немного потерпеть, – женщина понимающе погладила ее по плечу. – Ты хорошо справляешься. 

– Ага, мне кажется, я сейчас не выдержу и завою белугой, – простонала Даша, морщась от боли. 

– Ничего, это нормально, нам не привыкать. 

Еще через два часа, когда Даша была уже на грани, врач решила сама помочь раскрытию и принялась массировать пальцами шейку во время схваток. И все, что до этого девушка знала о боли,  ничто по сравнению с той пыткой, которая обрушилась на нее теперь. Она впервые за девять часов мучений не сдержалась и закричала. Да и разве могла терпеть, когда мозг практически отключился от адской боли... 

– Хватит, пожалуйста, я больше не могу, – взмолилась Даша, рыдая в голос. – Дайте немного передохнуть. 

– Все, все, моя хорошая, еще немного и родишь, – радостно сообщила Людмила Алексеевна. 

Этого немного Даша ждала еще минут сто пятьдесят. И когда наконец-то почувствовала потуги, обрадовалась и в то же время очень испугалась. 

Ей помогли быстро переодеться в одноразовый халат, нацепили на голову медицинскую шапочку и уложили на акушерскую кровать. Девушка соображала с трудом, слова врача доходили до нее только со второго раза. Происходящее было словно в тумане. Она тужилась, когда говорили тужиться. И ей казалось что ее вот-вот разорвет. Снова и снова она безуспешно пыталась выдавить из себя ребенка. 

– Давай, милая, головка идет, помоги своей девочке, – твердый и одновременно успокаивающий голос Людмилы Алексеевны помогал ей цепляться за реальность. – Еще немного. Все, все, расслабься, отдышись. Еще разок и посильнее. 

Даша напряглась изо всех сил, на которые только была способна, и почувствовала неимоверное облегчение. А потом ей на живот положили склизкого белесого младенца. 

– Поздравляю с дочерью! 

Она подняла голову и, не веря своим глазам, посмотрела на черненькую макушку. Ребенок, это был настоящий ребеночек! Ее родная дочь! Но малышка не плакала. Внутри у девушки все оборвалось. 

– Почему она не плачет? – воскликнула Даша дрожащим голосом. – Людмила Алексеевна, она же должна плакать… С нею что-то не так? Умоляю, спасите мою девочку, – договаривала Даша, жалобно плача, а сердце сковал дикий ужас. 

– Глупая, успокойся и посмотри на нее, – строго отчитала ее женщина. – Все с твоей девочкой хорошо, просто намучилась, устала. 

– Правда? – выдохнула девушка, отгоняя панику. И осторожно пальцами коснулась крошечной спинки. 

– Конечно, правда, – подтвердила Людмила Алексеевна. – Так, малышку нужно взвесить и обработать, а тебе придется еще немного потужиться, чтобы отошел послед. 

Даша тужилась минут тридцать, однако послед так и не вышел. Хоть основная боль и отступила, но это не прибавило ей сил. Девушку жестко трясло, даже стучали зубы. Врач и акушерка постоянно суетились вокруг нее, только она не могла уже шевелиться. 

– Придется отделять вручную, – обреченно произнесла Людмила Алексеевна. – Дашенька, нужно будет еще немного потерпеть. Обычно эта процедура проводится под общим наркозом, но тебе его нельзя. 

– Потерпеть, – испуганно повторила Даша. Она уже была не в состоянии что-то терпеть и мечтала лишь о том, чтобы все поскорее закончилось. 

И действительно, девушка не смогла выдержать следующее испытание. Невыносимая агония молотом выбила ее из колеи. Даша успела только вскрикнуть и провалилась в спасительную бездну. 

Папа! – смотрю на него и не верю своим глазам. – Папочка, ты вернулся! Радость наполняет души. А он хмуро смотрит на меня, остановившись посреди дорожки парка, в котором когда-то мы гуляли всей семьей. Меня ждет. И от понимания этого сердце обдает теплом. Молча ждет, и надо бы догнать, но так хочется полюбоваться им подольше. Делаю шаг к нему, а он разворачивается и молча уходит. 

– Пап, подожди меня, – весело шумлю ему. Но он будто не слышит.