Войны Миллигана - Дэниел Киз

Вечером после свадьбы пациент из другого блока отозвал Учителя в сторону.

– Ты меня не знаешь, но я слышал, что ты женился на клевой бабе, которая все время к тебе ходит… У меня для вас обоих подарок. Меня через несколько дней отсюда переведут, и перед этим я тебе кое-что расскажу.

Мужчина был невысоким, с песочно-русыми волосами. Учителю казалось, что он смахивает на бандита и вообще не большого ума. Но когда он попытался выведать, в чем дело, тот уперся:

– До отъезда ничего не скажу.

Обеспокоенный, Учитель стал расспрашивать в блоке и выяснил у санитаров, что это Барри Лейдло, родом из Аризоны, что он убил трех человек, из них двух – в тюрьме, и приговорен к трем пожизненным срокам.

На следующий день в общем зале Лейдло снова поманил его.

– Ладно, скажу как есть. Только смотри – пока я не уеду, никому ни слова.

Учитель пообещал.

– Знаешь нового охранника, которого перевели из Лимы? С татуировкой змеи на руке? Три недели назад он подкатил ко мне и еще одному пожизненнику и предложил деньги, чтобы мы тебя пришили.

Учитель быстро оглянулся:

– Ты серьезно?

– Говорю тебе. Мы его послали, сразу дали понять, что не можем, потому что нас точно вычислят.

– Слушай, – попросил Учитель, – если доктор Бокс еще не вернется, когда будешь уезжать, все равно расскажи кому-нибудь.

– Конечно, но только когда уже буду выходить за дверь. Я бы тебе сразу сказал, да думал, что никто другой за это дело не возьмется и тебе нечего бояться. А потом решил сказать, потому что никогда не знаешь – переведут в блок какого-нибудь чокнутого, он и согласится.

Учитель знал, что охранник с татуировкой змеи – это Одноухий Джек из Лимы. Он хвастался, что татуировку ему сделали на Востоке, но азиатские татуировки обычно бывали цветными, а эта змея – обычной, синей. Тюремная наколка. Джек сидел.

Учитель понял, что надо глядеть в оба.

Он давно подозревал, что его целенаправленно сживают со свету – кто-то влиятельный, способный давить на политиков и сливать прессе негативные истории; мечтающий уничтожить его или запереть на всю оставшуюся жизнь, больше верящий в месть, чем в терапию и реабилитацию. Но у него не было ни доказательств, ни догадок, кто бы это мог быть.

Он вернулся к себе, остановился посередине комнаты и крикнул, глядя на стену:

– Кто бы ты ни был, плевать я хотел! Ничего у тебя не получится!

(Молчаливые овации в голове.)

– Растреклятый мир! Тебе меня не сломить!

Он чувствовал, что перевернул страницу. Опусти он руки – не пошел бы на такой серьезный шаг, как брак. Нет, он не позволит им взять верх.

– Хватит себя жалеть! – сказал он. – Встань и как мужчина сражайся за свое право на существование! То, что ты сделал с теми женщинами в семьдесят восьмом, – плохо. Однако ты был болен головой и раскаиваешься. Ты и до сих пор еще болен, но должен вытравить это из своей души и выжить. Как бы тебя ни унижали, ты справишься. Встанешь, вытрешь кровь с лица и пойдешь вперед, как человек.

Внезапно дверь распахнулась. Вошел соцработник в сопровождении восьми охранников, включая Одноухого Джека. Последний произнес:

– Миллиган! В карцер.

– Я имею право знать, за что меня туда сажают.

– Тебя не сажают, – ответил Одноухий, – просто надо, чтобы ты спустился туда на несколько минут.

Учитель повиновался, но, как только он оказался в изоляторе, ему объявили, что сейчас произведут личный досмотр с полным раздеванием.

Это было слишком.

– Я требую, чтобы мне объяснили причину.

Одноухий схватил его за рубаху и сказал, что или он подчинится добровольно, или они сделают это силой. Учитель еще несколько раз задал вопрос, но понял, что у него нет выбора. Повернулся, чтобы раздеться, и не успел – Одноухий сорвал с него одежду и принялся ощупывать подкладку.

Учитель рассоединился.

Они осмотрели подошвы стоп томми, проверили волосы, вернули одежду и велели ждать, пока будут обыскивать его камеру. томми не пускали в блок около сорока минут.

Когда начали переворачивать вверх дном камеру, вмешался омбудсмен:

– Вы говорили мне только о личном допросе.

– Что захотели, то и сказали, – огрызнулся Одноухий.

томми попросил разрешения позвонить жене. Когда омбудсмен в конце концов это устроил, томми сказал Танде не приходить, чтобы ее тоже не раздели догола.

Вернувшись к себе, он обнаружил, что пропали три его картины: две, что лежали завернутые в бумагу под кроватью, и одна – со стола. Забрали кисти, краски, бумагу и карандаши. Пропали все до единого юридические документы и дневник. Клавиши печатной машинки были погнуты или сломаны. Все бумаги, где было имя его адвоката, бесследно исчезли. Пропал дневник, где описывались издевательства и обыски.

Причиной назвали «проверку на предмет контрабанды».

Забрали даже обручальное кольцо Учителя.

томми смутно помнил, как кто-то – он затруднялся сказать, кто именно, – произнес, что в следующий раз он и его адвокат хорошо подумают, прежде чем слать письма с жалобами в Департамент психиатрии.

томми чувствовал себя полным идиотом, что поверил Учителю и его надежде. Сейчас он не мог ясно мыслить. В голове препирались артур и рейджен.

Семнадцатого января тысяча девятьсот восемьдесят второго года «Диспэтч» опубликовала статью о том, что Бокс сложила с себя полномочия.

Танда обвинила СМИ в нападках и пожаловалась, что это плохо сказывается на их с Билли отношениях. Ее протест попал на первую страницу «Диспэтч» четвертого февраля тысяча девятьсот восемьдесят второго года.