Не вернувшийся с холода - Михаил Григорьевич Бобров

меня нет близких людей. Хотя… Я почему-то стала уделять внимание вам — тебе, Куроме.

— Давно?

— Не могу вспомнить… С какого-то времени…

* * *

С какого-то времени я начал ощущать себя кораблем. Капюшон хлопал на ветру вымпелом, полы плаща завивали ночной воздух кильватерным следом… Чего тут больше, игры или чутья — не разобрался. Зато заметил, что планирую выход с явочной квартиры, вычисляю приблизительное время подхода к нужному месту, как штурман прокладывает курс. Перед выходом словно бы снаряжаю невидимую ладью: тощий кошелек в штаны за пояс; за обшлаг флакончик горькой водки, обернутый перевязочным платком — прижигать порезы; кривой засапожный нож в голенище. Наконец, за кушак — собственно катану. Подвигать, чтобы ладонь с первого движения ложилась точно на оплетку — готов!

Шаг за дверь порождал точно такую же пустоту внутри, как вид убираемых швартов, как буханье корабельного дизеля под ногами — пошли, пошли, пошли! — и я шел драккаром в каменных фиордах Центра столицы; и подводной лодкой погружался в пеструю плотную толпу; и, оказавшись где-либо в одиночестве, прямо кожей ощущал освобождение от чужих взглядов — словно вода уходила с палубы всплывшей субмарины.

В одиночестве теперь я оказывался частенько. За все лето не перекинулся словом ни с кем из прежних знакомых. Неизвестный курьер помещал в тайники приказы и деньги, адреса явочных квартир. Незнакомые хозяева явок приходили в такое время, чтобы даже случайно не видеть, для кого кладут ключ под подоконник, накрывают миской еду, и чья кровь потом на забивших мусорку повязках.

“Ночной Рейд” провел жаркие месяцы далеко на юго-западе. Из газет и слухов на рынках доходило, что “Рейду” все-таки удалось уничтожить верного правительству губернатора пограничной области. Власть принял известный духовный лидер — и немедленно призвал к открытому восстанию, к свержению постылой императорской власти. Поскольку гуру пользовался колоссальным авторитетом — а еще потому, что предусмотрительно заручился поддержкой западных королей — жители края рискнули подняться на открытые бои с правительственными войсками. Воевать шли не только повстанцы в серой домотканине с повернутыми на древках косами, но и закованные до глаз, четко держащие строй, славные свирепым натиском — клинья рыцарской конницы.

Что наставник обещал западным королям, никто не обсуждал. Землю так землю: все равно бедняк не пытался обработать сверх минимально необходимого, а богатый не мог насладиться приобретением большого надела. У бедняков излишки скрупулезно выгребала имперская налоговая служба — ежедневно расклеивали списки конфискаций. Толстая рыхлая бумага списков идеально подходила для протирки лезвия, так что я обдирал все попутные афишные тумбы, где и приобщался к последним новостям. Что же до людей состоятельных, то их обдирали — кого по липовым обвинениям, кого и попросту — расплодившиеся в огромных количествах спецслужбы. Назывались эти скороспелые спецотряды пышно: “охрана министерства двора”; “стойкие тигры казначейства”; “защитники левых (были еще защитники правых, и отдельно — главных) дворцовых ворот”; более всего пугали абсолютно беззаконные “Егеря” премьер-министра. На фоне этого буйства частной военщины, “Охотники” Эсдес имели репутацию самых дисциплинированных, подготовленных — а потому самых боеспособных. Лишь малая численность мешала им стать сильнейшей частной армией Столицы. Синеволосая определенно предпочитала массовке — качество. Зато прочие политики не стеснялись, выдавая оружие любому, согласному рисковать головой за почти незаметное жалованье, уравновешенное огромными надеждами пограбить в надвигающихся потрясениях.

Так что теперь на столичных улицах расхаживали, пробегали с поручениями, шествовали, разгоняли толпу, оттесняли зевак, оцепляли места происшествий, толкались плечами, затевали поединки — что позволяло подробно рассмотреть форму и заточку оружия дуэлянтов — сотни вооруженных людей, в массе которых простенькая рукоять катаны не выделяла меня совершенно.

Громко топали десятки городских стражников с алебардами, ростовыми щитами и сетями — им ставили задачу брать нарушителя живьем, тесня щитами, зажимая алебардами, накидывая сеть; если же патрульные не справлялись, то призывали спецотряд из пышноименных. Те прибывали с полупудовыми секирами — выбивать двери — и клинками не длинее локтя, для смертельной рукопашной в уличной давке или тесноте штурмуемого дома.

Слитно грохотали сапогами ровные коробки армейцев: железнобокие, медноголовые, с непременной строевой песней, (иногда пели из книжки Огре), все с одинаковыми мечами длиной в руку, равно пригодными всаднику и пешему, в одинаковых же прямоугольных ножнах из сложенного пополам куска коровьей шкуры, сшитого косоглазым подмастерьем наутро “после вчерашнего”. За спинами в серых дерюжных чехлах — “безобразно, зато единообразно” — щурились в прорехи треугольные стальные щиты. Качество не самое высокое, но и нисколько не низкое. Снаряжение армейское — грубоватое, тяжеловатое, кривоватое. Зато добротное и прочное: сухарной сумкой нет проблем оглушить, неразмоченным сухарем забить гвоздь.

А вот офицеры армии, гвардейцы от сержанта и выше, порученцы и телохранители важных лиц — словом, “живущие с копья” профессионалы — носили превосходные боевые мечи. Всегда простые ножны, всегда смазанные от растрескивания крепкие ремни, подтянутые точно под хват. На рукоятках часто кольцо для защиты пальцев, обязательно рельефная оплетка или вовсе шершавая кожа ската — чтобы оружие не скользило в заплывающих кровью ладонях. Эфесы без украшений, лишь изредка уколет глаз искра одинокого самоцвета. Зато клинки наилучшей стали, наивыгоднейшей формы, идеального баланса — в точном соответствии с длиной рук, весом, характером владельца. Как можно было видеть по дуэлям, (и учитель рассказывал, помнится), на некоторых клинках даже заточка по длине лезвия отличалась. Треть от острия — “зубилом”, под размашистый “дальний” удар на пробитие доспеха; у самого перекрестия вовсе незаточено под перехваты; между ними заточка до бритвенной остроты — резаться, когда уже вошли в клинч; а обушок вообще скругленный, толщиной добрых полпальца — подставлять на блоки. Завидев человека с подобным снаряжением, я поспешно переходил на другую сторону дороги. Если меня опознает мастер, а не кабинетный сыщик с десятком телят-новобранцев, тут и кончится весь фарт.

Фартовые тоже узнавались легко. Закутанные в дорогие ткани, сопровождаемые тремя-пятью здоровяками, важно двигались теневые короли Столицы: известные бандиты, хозяева тайных игорных и публичных домов, спекулянты продуктами. Главари носили оружие только для статуса. Сверкающие эфесы вычурной формы. Рукояти от пояса почти до подбородка, утыканные всевозможными блестящими камнями — иногда и со вкусом, но чаще без. Роскошные гарды. Разукрашенные, окованные серебром и золотом ножны — а в ножнах чуть ли не жестяные клинки.

Каждую неделю “Рейд” приказывал убрать кого-то из уголовников, и я охотно вымещал на них страх перед земным криминалом. Местные крутые проявляли завидное благоразумие, избегая противопоставлять армейскому оружию — гражданское, а бойцу с хоть каким-нибудь опытом — необученную шпану. Конечно, истинный мастер даже с “финкой и дубинкой” победит недоучку с