Геннадий Селезнёв: о нем и о его времени - Татьяна Александровна Корсакова

не могла бы на месяц раньше выйти из декрета? Мне хотелось бы, чтобы ты стала заведующей отделом». Я говорю: «Это же надо в партию вступать?» Он отвечает: «Не проблема. Ты человек положительный, мы тебя кандидатом сделаем, и через год уже будешь в партии».

Тут возникает пауза. Человек я верующий. У меня дед православным священником был. Первая мысль приходит в голову — в уставе КПСС четко написано: с религией никаких отношений… атеистическая партия… Причем я никогда раньше об этом не задумывалась. А тут вдруг такое ощущение, будто сейчас предам себя. И я главному отвечаю: «Да нет, Геннадий Николаевич, я хочу с ребенком побыть, лето, мы сейчас на дачу уезжаем…» И тут такая пауза с его стороны, и он говорит: «Лена, я тебя очень хорошо понял». Но и после этого продолжил относиться ко мне очень хорошо.

Глава 18

Троечники в законе

Репин стоял в центре 639-го кабинета, тогдашнего обиталища отдела науки, бледный и растерянный. Этот 46-летний журналист, по образованию инженер, прирожденный репортер, аналитик и писатель, смелый и мужественный человек, прошедший даже не огонь и воду, а куда более длительные добровольные испытания на выживаемость, — вот этот наш отважный Леня с трудом выговаривал слова. Он рассказывал нам, что на самом деле произошло на дизель-электрическом теплоходе «Александр Суворов», который вечером 5 июня 1983 года столкнулся с железнодорожным мостом через Волгу в Ульяновске, пытаясь пройти под несудоходным пролетом. Вели его вахтенный штурман и рулевой. Капитан, который сел потом в тюрьму за всех, был не на вахте.

В газетах о катастрофе сообщили кратко. Репин знал гораздо больше. Здесь достаточно привести лишь один факт. Как рассказали журналисту очевидцы, по трапам кровь лилась потоками. Трапы вели вниз от надстройки, где находились кинотеатр и капитанская рубка. Железобетон моста срубил с теплохода всю надстройку вместе с людьми.

Особенно внимательно слушала рассказчика я: Ульяновск входил в мою собкоровскую зону, и это мне предстояло бы туда выехать. Но рассказ Репина убеждал в том, что если уж ему, мужчине, не позволили осмотреть место катастрофы, то женщину не подпустили бы туда и подавно. Репин только выслушивал и записывал рассказы выживших пассажиров, людей, потерявших родственников, а также должностных лиц, просивших не упоминать их фамилии. И еще неизвестно было, что и когда Леониду позволят опубликовать. Но он свой долг репортера уже наполовину выполнил: побывал, выслушал, записал.

Мало кто подумал тогда, что в стране произошло нечто, предвещавшее новые беды, нечто даже более страшное, чем эта ужасная катастрофа. Но какой-то части людей всё же стало ясно, что относительно доброе и надежное время со смертью Брежнева оборвалось навсегда.

На вахту надолго заступили троечники.

Территория истории

Л. И. Брежнев скончался 10 ноября 1982 года. Генеральным секретарем ЦК КПСС стал Ю. В. Андропов, секретарь ЦК партии, недавний председатель КГБ. Он обладал специфическим знанием о современном ему обществе, и ему многое хотелось изменить в жизни советских людей. Был умным человеком и никогда не стал бы ущемлять простых русских мужиков. Новый генсек сообразил оставить в покое алкоголь, борьбой с которым впоследствии еще в зародыше погубил свою эфемерную «перестройку» М. С. Горбачёв. Но при чем здесь троечники, которые стали рулить на разных уровнях?

Всё просто. Троечники, т. е. убежденные в своей силе и знаниях малообразованные слабаки, уже не трясшиеся, как при Сталине, от ощущения железного кулака над головой, активно, хотя и неосознанно содействовали ослаблению мощи страны.

И в это время внезапно грянул Чернобыль. Троечники придумали не остро нужный и очень опасный эксперимент. И провели его! Но всё пошло не так. Что делать?! Глушить!!! Нажатие аварийной красной кнопки на пульте управления плохо продуманной АЭС привело к парадоксальному поведению атомного реактора. Реактор словно не выдержал напора экспериментаторов и, вместо того чтобы мирно заглохнуть, покончил с собой взрывом. И это мгновенно переместило нас в другую страну, да что мельчить, на другую планету.

В том же 1986-м, в августе, в Цемесской бухте перед Новороссийском произошло катастрофическое столкновение пассажирского парохода «Адмирал Нахимов» с сухогрузом «Петр Васёв»; причина — «несогласованные действия экипажей». И пошло…

Но началась череда техногенных катастроф с участием «человеческого фактора» всё-таки раньше — со столкновения дизель-электрохода «Александр Суворов» с мостом на Волге.

Селезнёву приходилось отвечать за приемлемую подачу «неудобных» материалов. И он оказался на высоте. Хотите верьте — хотите нет, но газетная перестройка началась в стране на год-полтора раньше общегорбачёвской, и начала ее «Комсомольская правда». Шел 1983-й, и мы пока только учились дозировать неудобную, некрасивую, страшную информацию. Подавать ее не крикливо. Взвешенно. Но не будем забегать вперед. Лучше вспомним.

Еще в конце 1960-х годов в «Комсомольской правде» началась дискуссия об оценках в зачетке. Писали серьезные ученые, им отвечали практики — инженеры, врачи, учителя. Самое горячее участие в заочном диспуте принимали студенты.

Почта свидетельствовала: значительная часть студентов стала считать, что оценки ничего не значат, главное — быть сообразительным, и всё у тебя получится. Словно из воздуха, из бабьих сплетен, возникла удобная, мягкая, расслабляющая, как модное кресло, формулировка: «Тройка — это государственная отметка». То есть вполне допустимая.

Много-много лет спустя, уже в третьем тысячелетии, мне попалось на глаза в издании типа «Куда пойти учиться» поучительное интервью с очень интересным человеком, совсем молодым юристом-международником Николаем Шмелевым, однофамильцем русско-американского политолога.

«Еще на 3-м курсе, — рассказывал Николай, — я ездил по обмену в США, в Университет Северной Айовы, и заинтересовался международными отношениями. У меня был своего рода культурный шок. У нас многие списывают, и профессора закрывают на это глаза. А там твой же сосед тебя заложит, если ты откроешь книжку под партой. Скажут: „Нечестно — мы ночей не спали, готовились, а ты зачем в университет пришел?“ Чтобы кто-то купил диплом в переходе — этого даже представить нельзя».

Закладывать коллегу, конечно, тоже не дело. Но не будем зацикливаться на чужих нормах жизни. Разве это вот свидетельство русского студента, сравнившего наш и западный подход к честности обучения, не становится справедливым укором «троечной» системе привычек, незатейливму пофигизму, мелким удобным самооправданиям?!

Тройка, посредственность, возведенная на пьедестал, последовательно внедрилась во все сферы жизни: от атомных электростанций до производства в провинции мокрой мерзкой колбасы, на которую могли смотреть с приязнью разве что алкоголики.

Троечники ни в чем не сомневались, будучи стопроцентно уверены в себе. Троечники пренебрегали правилами и советами. Троечники повсюду чувствовали себя своими и подбивали, подмигивая, других смеяться над копушами-отличниками…

В результате и подведомственные троечникам организации начали работать спустя рукава, кое-как.