Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко

народу. Я, мент, Вадим, Катька, двое её конвойных и государственный адвокат — молоденькая девушка с объёмными формами. Последняя очень старается сохранять нейтральное доброжелательное выражение лица, но иногда сквозь маску становится видно, что она в лёгком шоке. Ещё бы! Зелёной адвокатессе хорошо бы потренироваться на чём-нибудь мелком — кражах, угонах, мошенничествах — а не сразу переходить к нашему кровавому делу. Тут одни фотографии чего стоят!..

Устраиваясь поудобнее на жестком, неудобном стуле, я слышу, как Вадим потихоньку говорит Хучику:

— Сейчас будет шоу…

Я с ним почему-то согласна. Мы с Катькой легко превратим любое следственное действие в балаган.

Правда, сначала всё идёт тихо-мирно: Катерина спокойно рассказывает, как познакомилась с Костылёвым — за небольшую мзду он попросил её провести его в школу. Конечно, о цели визита он ничего не сказал. Потом, опять-таки по указке Костылёва, ей пришлось подсыпать Галине сердечного средства. Сообщник уверял, что дозировка совсем небольшая, она не убьёт, а всего лишь отправит уборщицу на больничную койку…

Когда Катька начинает втирать, будто бы Костылёв велел ей организовать нападение на «бестолковую Марину, которая лазает по школе и явно что-то вынюхивает», я не выдерживаю:

— Ври больше! Он про меня и понятия не имел!

— Я не хотела тебя убивать! — шипит экс-подруга. — Думала, попадёшь в больницу и перестанешь лезть куда не следует!

Не знаю, не знаю, мне кажется, Катька как раз и сдала меня Костылёву. После чего он и выдал ей денег на «решение проблемы».

Кстати, Хучику удалось найти тех придурков, которых «подруга» наняла для нападения на мою скромную персону. Мужики уверяют, что Катька, демонически кутаясь в коричневое пальто, показала им моё фото и попросила «почикать её». Дословно. Про убийство вроде как речь не шла, но если бы я истекла кровью или утонула в луже, школьному персоналу пришлось бы скидываться на гроб.

Кстати, Фёдор Иванович полагает, что и Катьку, и Костылёва устроили бы оба варианта: и с долгим больничным, и с быстрым кладбищем. Но убийство стоило бы дороже, а Катька решила сэкономить и оставить часть денег сообщника себе.

Но стоит менту заикнуться про деньги, как Катька начинает орать:

— Вы!.. Вы все хорошо устроились, обвиняете меня и не знаете, каково жить на зарплату уборщицы! Работать как проклятая и считать копейки до следующей получки!..

Она продолжает голосить о том, как тяжело приходится труженику ведра и тряпки, и постепенно Вадим, адвокатша, конвой… и даже Хучик отводят глаза.

— …не побывать в шкуре уборщицы…

— Кхм-кхм, — деликатно напоминаю о своём присутствии. — А я, по-твоему, кто?…

Катька на мгновение осекается, присутствующие отмирают, и мне удаётся вставить словечко:

— Нормальные уборщицы живут на эту «нищенскую зарплату» и никого при этом не убивают!..

— Но у меня ребёнок!..

— А у меня был муж-алкоголик!.. На него тоже куча затрат. Но я никого не убила, хотя могла бы.

На фразе про мужа Катьку выносит — по правде говоря, я и раньше замечала, что факт наличия у меня законного брака (пусть даже и с алкашом) вызывает у подруги лёгкую зависть пополам с раздражением.

Катька вскакивает со стула и переходит на визг:

— Да ты, «цензура», больная! Блаженная!.. Крыша поехала, вот тебе ничего и не надо! «В одних сапогах восьмой год, а, нет, пойду детективов куплю!». На, «цензура», на, получи свой «цензура» детектив!.. Давайте, сажайте меня в тюрьму, а её упеките в психушку!..

Хучик прерывает её монолог грозным рыком. Катерина не сразу, но затыкается, и Вадим сочувственно протягивает мне стакан с водой. Интересно, зачем? Как будто это я тут орала и брызгала слюной. Неужели я выгляжу так, словно нуждаюсь в утешении? Если это действительно так, то впечатление обманчиво, просто… просто печально, что я, тупица, могла принимать за подругу эту злобную, завистливую кикимору.

Допрос тем временем продолжается. Катька, видимо, понимает, что «косить» под несчастную овечку больше не выйдет, теряет последние тормоза и начинает откровенно жаловаться на Костылёва. Причём не на то, что тот принуждал её к преступлениям, шантажировал или не давал денег, а вовсе наоборот! На то, что он был отвратительным организатором убийств! Неумелым, трусливым и бестолковым.

За что он не брался — все выходило наперекосяк. Раз в жизни перебрал коньяка — изнасиловал дочь, хотел нормально поговорить с сыном — случайно выбросил того из окна. Зато когда решил избавиться от Данилова — не добил!.. Подкараулил на даче, отобрал телефон — и поленился сделать контрольный в голову! Разве не идиот?.. Ну а последняя выходка? Решил избавиться от сообщницы, с утра вызвал Катьку, дал денег, вручил конфеты и попытался застрелить пистолетом, не снятым с предохранителя!

Пока он разбирался с оружием, Катька пихнула его в грудь. Пуля ушла в потолок, Костылёв упал и ударился головой о тумбочку, и Катерине оставалось лишь обернуть руку шарфом, засунуть пистолет ему в рот и нажать на курок. После чего Катька вздохнула, протёрла от крови конфеты и зачем-то поехала ко мне. Выпила со мной чаю, обсудила убийства, убедилась, что я ничего не подозреваю, попрощалась, ушла…

И вернулась с бутылкой водки, зараза!

— Послушай, Кать, а чего ты ко мне привязалась? Пока ты не взяла нож и не стала тыкать им в мои рёбра, я, честно, ничего не подозревала. Не видела дальше своего носа.

Тут я ловлю напряжённый взгляд Хучика и понимаю: менты тоже ничего не знали. То есть, может, подозревали, но явно не до такой степени, чтобы волочь Катерину в тюрьму. Она вполне могла отвертеться.

Могла бы. Только…

— Я подумала, что ты можешь вспомнить про кровь на пальто и… — она ловит мой озадаченный взгляд и невесело усмехается. — Ладно. Будем считать, что я просто перестаралась

Похоже, подруга только что поняла, что излишне увлеклась процессом устранения свидетелей. Что бестолковую, рассеянную Марину можно было оставить в живых, и тогда, тогда…

Но мы уже никогда не узнаем, что могло случиться «тогда». Зато я вполне могу вообразить свою мучительную смерть от тупого ножа или острого алкогольного отравления.

И всё же Катьку снова становится жаль.

Допрос длится ещё несколько часов, и ещё минимум час занимает составление протокола с диктофонной записи. Короткая истерика Катьки, не желающей подписывать собственные показания, навевающее сон бормотание адвокатши, ещё парочка бюрократических процедур и все наконец-то расходятся. Катерину увозят обратно в камеру, адвокатесса уходит по каким-то своим делам, а Хучик с Вадимом идут курить и попутно провожают, вернее, выпроваживают меня.

— Ну что, Марина, вы больше не будете играть в сыщика? — лукаво улыбается мент (и как у