Цветы на чердаке - Вирджиния Клео Эндрюс

— Извини, мой любимый, — со слезами в глазах и в голосе шептала она,

— прости меня, пожалуйста, прости. Не пугайся. Как ты можешь меня бояться? Я не так выразилась… я не это имела в виду насчет того, что высеку вас. Ведь я вас так люблю. И вы должны это знать. Я никогда бы не сделала этого ни с тобой, ни с Кэти. Разве я когда-нибудь позволяла себе такое? Сейчас я немного не в себе, потому что все идет по плану, как я хотела, как все мы хотели. Я испугалась, что все может рухнуть, и поэтому ударила тебя.

Она взяла его лицо в руки и поцеловала в губы, которые немного выпячивались, от того что она сжала в ладонях его щеки. Изумруды и бриллианты все вспыхивали и вспыхивали. Сигнальные огоньки, значения которых я была не в силах расшифровать. Я не знала, что именно чувствовала в этот момент, здесь было и смущение, и изумление. Но главное, я ощущала себя очень, очень молодой. А мирок вокруг меня был непередаваемо старым и мудрым.

Конечно, он простил ее, как впрочем и я. И, конечно, мы хотели узнать, что шло так, как она и все мы хотели.

— Пожалуйста, мама, расскажи нам, пожалуйста!

— В следующий раз, — сказала она, торопясь вернуться на вечеринку, пока никто не заметил ее отсутствия. Она еще раз расцеловала всех нас. И тогда я подумала, что еще никогда не касалась щекой ее груди.

— В другой раз, может быть завтра, я вам расскажу все, — говорила она, снова и снова успокаивая нас, пытаясь снять наше раздражение. Она наклонилась и поцеловала Кэрри, а затем — Кори.

— Ты простил меня, Кристофер?

— Да, мама, я понимаю, мама. Нам следовало оставаться в этой комнате. Эти исследования были дурацкой затеей.

Она улыбнулась, проговорив:

— Счастливого Рождества, скоро увидимся, — и исчезла за дверью, а мы слышали, как она закрывает ее с другой стороны на замок.

Наше первое Рождество взаперти кончилось. Часы в коридоре пробили час. Наша комната была наполнена подарками, среди которых выделялись телевизор, шахматы, о которых мы отдельно просили, красный и синий трехколесные велосипеды, новая одежда — теплая и красивая и множество сладостей. Кроме того мы с Крисом побывали на великолепном торжестве. В то же время что-то новое вошло в нашу жизнь. Нам с новой, неожиданной стороны открылась наша мама. Такой мы ее еще никогда не видели. На какой-то миг она стала точной копией бабушки.

Мы лежали на кровати: я посередине, Крис и Кэрри по сторонам от меня. Его запах отличался от моего. Моя голова лежала на его мальчишеской груди. Он сильно потерял в весе и похудел. Я слышала, как его сердце бьется в ритме с музыкой, все еще доносящейся до наших ушей. Его рука перебирала мои волосы, накручивая на пальцы отдельные локоны и попеременно отпуская их.

— Крис, быть взрослым ужасно трудно, правда?

— Надо полагать…

— Я всегда думала, что взрослые знают, как себя вести в любой ситуации. Мне казалось, что они никогда не сомневаются, знают выход из любого положения. Я не думала, что они приходят в такое замешательство, точно так же, как и мы.

— Если ты имеешь в виду маму, то она не имела в виду того, что у нее вырвалось. Я считаю, хотя и не уверен в этом до конца, что когда ты становишься взрослым и начинаешь жить в доме своих родителей, по непонятной причине ты как бы снова становишься ребенком и чувствуешь свою зависимость. Мы тянем ее в одну сторону, а родители — в другую. А теперь еще этот ее усатый кавалер.

— Я надеюсь, что она больше не выйдет замуж! Она нужна нам гораздо больше, чем этому мужчине. Крис ничего не ответил.

— А этот телевизор, который она нам принесла. Она ждала, пока отец подарит его ей, когда могла сама купить его еще давно вместо приобретения этих бесконечных гардеробов. А украшения! На ней все время новые кольца, браслеты, серьги.

Крис задумался, но тут же изобрел оправдание:

— Давай посмотрим на это с другой стороны, Кэти. Если бы она подарила нам этот телевизор в первые же дни, мы бы все время сидели, уставившись в него. Тогда мы не создали бы сад для близнецов на чердаке. Нам не пришлось бы ничего делать, только сидеть и смотреть. А посмотри, как много мы узнали за все это время: научились делать цветы и животных. Теперь я рисую гораздо лучше, чем когда я приехал сюда. Я уже не говорю о книгах, которые мы смогли прочесть! И ты, Кэти, ты очень изменилась.

— Как? Как я изменилась? Скажи. Он беспомощно помотал головой на подушке из стороны в сторону.

— Хорошо. Можешь не говорить мне комплиментов. Но пока ты не перешел на свою кровать, расскажи мне все, что ты узнал в подробностях. Не упускай ничего, даже то, что ты при этом думал. Я хочу представить все, как если бы я была там с тобой, чувствуя и делая то же самое.

Он повернул голову, и наши глаза встретились. Странным, изменившимся голосом он произнес:

— Ты действительно была там рядом со мной. Я чувствовал, как ты держала меня за руки, шептала мне на ухо, и я старался рассмотреть каждую мелочь.

Гигантский дом, которым управлял старый, больной людоед, оказал на него подавляющее влияние. Я почувствовала это по его голосу.

— Это ужасно большой дом, Кэти. Как отель. Я проходил по бесконечным комнатам, обставленным дорогой мебелью и прочими вещами, которые, уверен, никогда не использовались. На одном только нашем этаже я насчитал четырнадцать комнат и думаю, что пропустил несколько маленьких.

— Крис! — воскликнула я разочарованно. — Не надо рассказывать мне обо всем в таком повествовательном духе. Сделай так, чтобы я ощущала себя там, с тобой. Начни сначала, с той секунды, когда ты исчез за дверью!

— Ну что ж! — нехотя, со вздохом, сказал он, — я крался по темному коридору в сторону центральной ротонды, где мы прятались в этой тумбочке на балконе. Я не хотел тратить время на изучение комнат в этом, северном крыле. Как только я приблизился к цели, я стал вдвойне осторожен, потому что теперь люди могли заметить меня. Вечеринка приближалась к кульминации. Шум голосов стал намного громче, И, как мне показалось, все уже изрядно набрались. Какой-то мужской голос запел дурашливую песенку о том, что ему не хватает двух передних зубов. Мне стало так смешно, что ' я подкрался к балюстраде и посмотрел вниз. Они выглядели какими-то странными, укороченными, и я еще подумал, что мне следует это запомнить, когда я буду рисовать фигуры людей в таком ракурсе, чтобы они выглядели естественными. Перспектива для живописи — самое важное.

«Самое важное и не только в живописи», — подумала я.

— Конечно, прежде всего я искал маму, — продолжал он, понуждаемый моими нетерпеливыми замечаниями, — но из всех людей, что копошились внизу, мне удалось узнать только бабушку и дедушку. Дедушка, видимо, начал уставать, и вскоре я заметил, как к нему подошла медсестра и укатила куда-то его кресло. Я проследил за направлением, потому что, скорее всего, его увезли в ту самую комнату, за библиотекой.