Железные игрушки - магнитный потолок - Юрий Невский

Ингрида едва сдержалась себя, чтобы не рассмеяться… Можно представить! Ее Янис (и в те годы не слишком изящной комплекции): воротник его глухого пальто поднят, сам он нервно расхаживает подле черного блестящего «Хорьха» на обочине заснеженной дороги в горах. И этот русский гений… ни дать ни взять, «профессор Плешнер»! На нелепых лыжах, в наивном шарфике и в шапочке с помпончиком — уходит к границе, торит «лыжню на Запад». Багровые отблески альпийского заката скользят по снегам и играют на… ну, на лысине, допустим… на мужественной лысине Яниса Земзаре. Голос за кадром: «Янис знал: в этот момент решается судьба Европы».

«Да что там Европы… всего мира!»

Она объяснила недовольно умолкшему мужу причину своего, несколько нервного, веселья.

Нет… все не так, конечно, он тоже улыбнулся. Какая там лирика! После побега «московские сторожевые», разумеется, рыли землю. Или ученого сдали сами западные спецы, предварительно отработав информацию; или была обоюдная договоренность, «культурный обмен» между разведками; или сведения ученого не оказались особо важными. Одним словом, перебежчика приняла в свои «объятия» уж очень соскучившаяся по нему, Родина. Но было уже не до него. Абстрактные формулы прогнозов — стали удручающей реальностью. И все: про ученого ни слуху ни духу. Никоим образом он не проявлял себя все эти годы.

— В семьдесят восьмом году, вспомни! Из Вены мы приезжали на несколько дней в Прагу. Да вот же, на фотографии, ты кормишь уток…

О Боже мой! Еще и эта фотография!

В красиво подобранной рамке — она всегда стояла в их доме на видном месте, на книжной полке, среди других привезенных из разных стран сувениров — фото… запечатленных мгновений семейной жизни. Ингриде очень нравился этот снимок. Янис сделал его давним солнечным днем на пруду, в парке, в Пражском Граде. Отличная работа фотографа! Ингрида, обернувшись в объектив, на краю замшелого деревянного настила, усыпанного листвой и уходящего в многоцветную, как витраж, воду — при этом одной рукой удерживая вздувшуюся колоколом вокруг стройных ног юбку и полы широкого, модного в том сезоне болоньевого плаща — кормит уток. Вдалеке арочный мостик, тени деревьев, гуляющие и отдыхающие на скамейках пражане.

Она ярко освещена солнцем, ее светлые волосы распущены и взметены. Крошит булку, смеется… видно, от всей души! — над раздорами за хлебные крошки среди целой флотилии окруживших ее птиц. Ломающиеся отражения сереньких уток, красивые, в изумрудных шапочках, с черно-белым галстучком селезни, листва, будто плывущий маленький плот настила, блики на воде, взметнувшаяся юбка, волосы, ее смех — все это одновременно — целый мир — все уместилось в пространстве десять на пятнадцать сантиметров того давнего дня.

Но, как оказалось… зря она смеялась все эти годы!

Все совсем не так.

— И «математик» здесь же, посмотри! — продолжал убеждать Янис. — Он видел нас вместе. Я должен был его сфотографировать… хорошо видно… Вон, на арочном мостике, с газетой.

В сердце Ингриды неприятно кольнуло… Сквозь эту червоточинку на фото проник ледяной холод. По словам Яниса, это не самый лучший, в оперативном смысле, снимок. Ах, есть и другие? Вот оно что! Она-то все эти годы любовалась и радовалась, ей казалось, особенным, выхваченным из потока дней мгновением… А это (птицы, листва, маленький плот, блики, взметнувшаяся юбка и волосы, ее смех) всего лишь фон! Ее муж, на самом деле следил через видоискатель за каким-то хмырем в шляпе, еще и делающим вид, что читает! Он незримо присутствовал… не только там, в парке… но и в их жизни! Подглядывал оттуда, с книжной полки. Маленький, просто насекомое. С бесстрастным выжигающим лазером проникающих повсюду глаз.

Теперь Янис указывал на монитор. Он заранее сканировал снимок — и вот, пожалуйста! — несколько щелчков мышью. Изображение приблизилось: легкие пряди волос, как проволока, складки юбки и плаща стали огромны, ноги при неестественном увеличении как-то слишком открыто и откровенно обнажены. Все разбилось на мозаику черно-белых квадратиков. Но вот, вот это… он приблизил другую, «дальнюю» область. Действительно, некий господин. Стоит на мостике. Над газетой почти неразличимо лицо, затененное низко надвинутой шляпой. «Ну, видишь?» — с непонятным возбуждением переспросил муж. Ингрида прищурилась, «фокусируя» изображение на экране, непривычное для глаз. Что можно увидеть? Что-то сверхъестественное?

Сменив свои очки на другие, более подходящие для компьютера, Янис тут же сдернул их с переносицы, легко коснулся дужкой экрана… словно бы постучал в голубое окно того давнего пражского дня, призывая заколдованного серого господина проснуться.

— Да посмотри внимательнее! — обернувшись к ней, прошептал каким-то театрально-трагическим шепотом. Это напомнило Ингриде… пожалуй, что пляж. Рижское взморье. Детство. Игру в «секреты». Трепет перед зеленоватой глубиной окатанного морем бутылочного стекла, чуть закопанного в песок и хранящего, казалось, все тайны мира. Но что там? Многоцветная брошь? Марка неведомой страны? Ключ к таинственному сундуку, где спрятана карта пиратских сокровищ?

А ведь он присутствовал там, на пляже. В ее детстве, в играх. Янис Земзаре. Толстенький умник в очках, победитель всевозможных олимпиад. Впрочем, он никогда не воспламенял ее воображение. Ни в детстве, ни в юности.

Родители Ингриды издавна дружили с родителями Яниса, обе семьи известны и уважаемы в Риге — и прочили брак своих детей, наверное, с самого рождения. На новогодние елки его приводили закутанного в сто одежек. На взморье, где отдыхали семьями, он не высовывался из-под огромного разноцветного зонта, боясь обгореть. Но к их совершеннолетию они уже были помолвлены. Ей и в голову не приходило пойти против воли родителей. Таковы устои в узком кругу генералов, дипломатов, партийных бонз, прокуроров и ведущих архитекторов (каковым был папа Ингриды). Так было принято, и это не обсуждалось.

Но… неожиданный и умопомрачительный роман Ингриды со звездой автогонок, модным в республике красавцем-спортсменом, чуть было не перечеркнул планы (МГИМО, должность секретаря посольства, выгодная женитьба) молодого амбициозного Яниса. С пунктом «выгодная женитьба» (слияние капиталов, плюс недвижимость двух кланов) вышел просчет…

Надо сказать, временный.

Любовь Ингриды с автогонщиком вспыхнула на фоне уютных рижских кафе, была подсвечена мерцанием янтаря, теплом гобеленов, пульсацией джаза и бликами бальзама в бокале. Разгорающийся лесной пожар их страсти прокатился по ночным клубам и дискотекам, воспламеняя завистливые взгляды, взметая языки тлеющих слухов и сплетен. Красавец-автогонщик устроил для нее романтическое путешествие! Его друзья с «Лен-фильма» (где у него только не было друзей) вывезли со студии, загнав в огромную фуру, белый кабриолет «Ostin-Martin» 1929 года, мчались на грузовике всю ночь. Наутро, доверху завалив коллекционное авто свежайшими и благоухающими розами, ее поклонник (в прямом смысле — в блеске своей славы) появился перед ней. При этом был наряжен в белоснежный мундир генерала какой-то неведомой армии… Белая мохнатая папаха. Золото шитья, пуговиц, эполет! Сабля на золотой перевязи. В летний полдень они выехали на пляж. Он вышел, выхватил музейное оружие, очертил сверкающий полукрут, громовым голосом провозгласил: «Немедленно очистить пляж!» Сбитые с толку отдыхающие, суетливо подхватив детей и свои вещички, смотались восвояси, поминая в душе обывательский лозунг «как бы чего не вышло!»