Я - смертник Гитлера. Рейх истекает кровью - Хельмут Альтнер

Командование берет на себя унтер-офицер, по его приказу мы выходим на улицу. На город подобно темной вуали опускаются сумерки, и очертания людей становятся смазанными, нечеткими. Со стороны Ноллендорф-платц доносятся выстрелы. Мы движемся к Мемориальной церкви — некогда это был символ самой престижной улицы в Берлине, а сегодня — полусожженная развалина с одинокой башней. Вокруг — каменная пустыня, ни единого целого здания, лишь отдельные дома на Курфюрстендамм не пострадали. На перекрестке Курфюрстендамм и Харденбергер-штрассе застыл бронетранспортер. Сержант спрашивает, есть ли где поблизости место, где можно расположиться на ночь, и нас направляют в бомбоубежище. Бредем вдоль Будапештер-штрассе и сворачиваем налево в сторону зоопарка. Там рядом со станцией наземки высится монументальный бункер. Нам преграждают дорогу часовые и танки, однако как только выясняется, кто мы такие, нас ведут к бункеру, который превращен в огромный полевой госпиталь. Буквально на всех кроватях — а это, как правило, раскладушки и временные нары — раненые. Коридоры и огромные помещения бомбоубежища забиты солдатами, беженцами и ранеными. Нас ведут в просторное помещение, которое забито уже под завязку. Нам приказано ждать здесь дальнейших распоряжений. Мы разбредаемся и пытаемся найти себе место, но и без нас здесь яблоку негде упасть. Я валюсь с ног от усталости, от этих бесконечных хождений туда-сюда, оттого, что я забыл, когда последний раз нормально спал. Похоже, что я вряд ли высплюсь и сегодня.

В помещении стоит гул голосов. К тому же здесь беспрестанно работают вентиляторы, и их монотонное жужжание утомляет еще больше. На сознание давит духота, отчего начинает болеть голова. В помещение вваливается еще одна группа солдат. Они шагают, бесцеремонно расталкивая перед собой других, и вскоре располагаются рядом с нами. По их словам, русские пробились к площади Ноллендорф-платц. Савиньи-платц тоже в их руках. Враг пытается вклиниться между зоопарком и Виттенбергер-платц от угла Аугсбургер-штрассе и Пассауэр-штрассе. Харденбергер-штрассе удалось очистить от русских только до «Колена». Кольцо вокруг зоопарка сжимается все плотнее.

Гражданские утверждают, что в бункере находятся Ханна Рейч и майор Рюдель[115]. Из этого следует, что бункер будут защищать до последнего солдата. Это будет последний оплот рейха, если вдруг случится так, что правительственный квартал перейдет в руки большевиков. В бункере можно разместить до десяти тысяч человек, из них половина — это беженцы и раненые[116].

Поговаривают также о каком-то секретном оружии, которое вот-вот должны применить, оно якобы изменит ситуацию в нашу пользу. Если верить слухам, это какая-то новая бомба, которую можно сбросить на Америку, причем она обладает такой разрушительной силой, какую трудно себе представить. По-моему, это очередная газетная утка, призванная поднять в нас боевой дух. Из рук в руки передают газету, в которой говорится, будто к Берлину движется некая резервная армия, которая вскоре вступит в бой[117].

Уснуть в таком шуме невозможно. Мы лежим в бункере словно в огромном гробу со стенами толщиной в метр. Кого здесь только нет: и солдаты, и мирное население со всех концов Берлина. Женщина из Вайсензее все корит себя за то, что не осталась дома, тем более что русские овладели этим районом практически без боев. Здесь, в бункере, начинаешь понимать: некоторые люди тронулись умом, и все из-за уличных боев. Мирные граждане оказались втянуты в военную мясорубку. И вот теперь они сидят здесь, потеряв всякую надежду, и молятся о том, чтобы их страданиям как можно скорее пришел конец.

Геббельс приказал защищать бункер до последнего солдата. Ходят слухи, что в отношениях между русскими и американцами наметился раскол. Накануне дня рождения Гитлера, когда мы еще стояли на Одере, Геббельс произнес по радио речь. В ней он говорил примерно то же самое. Вслед за газетой по кругу пошла листовка. Мне ее почитать дает пожилая женщина с ребенком. Она также сообщает мне, что она бабушка малыша, а мать ребенка погибла. Противоестественный союз между западными плутократами и большевиками вот-вот распадется. Их преступный заговор сокрушен самой судьбой. Той самой судьбой, которая позволила Гитлеру 20 июля 1944 года встать во весь рост целым и невредимым среди развалин, среди мертвых и тяжелораненых людей. Я ни разу не видел его колеблющимся или потерявшим присутствие духа. Он всегда и во всем идет до конца и ждет того же от нас, своего народа. Нет, не крушение ждет нас впереди, а новый подъем немецкого духа и счастливое процветание Германии.

Этот призыв напоминает мне голос из могилы. Когда мы были на Восточном фронте, нас заставляли поверить в то, что вот-вот произойдет чудо. Нам говорили, будто англичане и американцы заключили с нами мир и что у нас остался только один враг — русские. Тысячи солдат отдали свои жизни, потому что поверили в эту ложь, хотя им уже не раз лгали раньше. Те же, кому повезло вернуться в Берлин живыми, были обмануты вновь — им говорили, будто город занят войсками западных держав.

За толстыми стенами бункера нашли укрытие не только простые люди, но и важные персоны — повсюду расхаживают высокопоставленные партийные чины, я даже заметил несколько обладателей Рыцарского креста.

Какой-то солдат неожиданно говорит, что на платформе наземки «Потсдамер-платц» какой-то гаулейтер[118] устроил свой командный пункт. В коричневом кожаном пальто и с автоматом под мышкой он якобы расхаживает по платформе и ухмыляется. Он и его штабные ведут веселую жизнь в небольших железнодорожных будках на платформе, мол, у них там вино и шампанское, в то время как беженцы на противоположной платформе голодают и не знают, где им укрыться от артобстрела. Похоже, что этот «вождь народа» пытается насладиться последними каплями из чаши изобилия. То, что рассказывают многие мирные жители, с трудом укладывается в голове. Однако достаточно взглянуть на их скорбные лица, как тотчас начинаешь видеть вещи в новом свете.