Роковой перекрёсток - Клод Изнер

Санитар торопился в главный корпус, когда заметил незнакомца, который бежал к нему, отчаянно размахивая руками. Он потребовал, чтобы санитар немедленно шел в часовню Сен-Луи вынимать из петли труп.

— Ну вы и мчались, мсье Легри, — сказал Жозеф, когда Виктор вернулся к нему. — Будто за вами сам дьявол гнался.

— Оберто убит! Нам нельзя терять ни минуты!

И они побежали в сторону бульвара де л'Опиталь.

Вдова Галипо лежала поперек лестницы, размахивая пустой бутылкой, и костерила на чем свет стоит ублюдков, которые вылакали всю ее выпивку. Виктор и Жозеф перешагнули через старуху и поднялись наверх.

— Налево, мсье Легри!

Виктор приготовился высадить дверь, но та вдруг открылась сама. Человек в фетровой шляпе и клетчатой куртке сбил Жозефа с ног и бросился вниз по лестнице.

— Дольбрез! — взревел Виктор.

— Держите его! — завопил Жозеф.

Снизу послышался истошный вопль: «А ну, давай сюда деньги, придурок!», потом глухой звук удара, хлопанье дверей, встревоженные голоса жильцов. Жозеф спустился вниз, а Виктор зашел в квартиру. В спальне к потолочной балке был привязан бинт, в петле отчаянно трепыхался человек. Виктор бросился к нему, отвязал бинт и, подхватив под мышки, осторожно опустил несчастного на пол.

— Все. Кажется, расследование можно закрывать, — пробормотал он, стоя на коленях возле бездыханного тела Проспера Шарманса.

Но тот вдруг стал откашливался, потом с трудом сел и, морщась от боли, приложил руку к боку. Виктор помог ему снять жилет и сорочку. Оказалось, что Шарманса носил кожаный корсет, если бы не это, удар кинжала оказался бы смертельным.

— Память о клинике для душевнобольных, — морщась, просипел Шарманса. — Там я повредил себе спину. Теперь вот приходится носить эту сбрую…

— Она спасла вам жизнь.

Виктор помог ему лечь на диван, подсунул под голову подушку, принес воды. Тут появился Жозеф.

— У старухи-пьяницы хорошая реакция: ей хватило одного удара бутылкой, чтобы Дольбрез свалился без чувств. Соседи уже вызвали полицию.

— Закройте дверь на ключ. Нам надо кое-что прояснить.

— Мсье Легри, а вы уверены, что он в состоянии отвечать на вопросы? — спросил Жозеф, кивая на Шарманса, который пил воду маленькими глотками.

— Да, я уже говорил с ним, — ответил Виктор и повернулся к Шарманса: — Это вы убили Элизу Фуршон, Ноэми Жерфлер, Гастона Молина и Базиля Попеша?

— Нет, Богом клянусь, — просипел Шарманса.

— Почему Дольбрез пытался вас убить?

— Потому что мы с доктором хотели… — он отпил из стакана, — заставить его письменно признаться во всех своих преступлениях. Это он убийца.

— Но он вас опередил. К вам я пришел вовремя, а вот доктору повезло меньше.

— Так Оберто… — Шарманса не договорил. — Мерзавец!

— Дольбрез замешан в афере с драгоценностями, точку в которой поставило заседание суда четырнадцатого января восемьдесят седьмого года, не так ли?

— В газетах не писали о том, что было потом. — Шарманса говорил медленно, с трудом, делая длинные паузы. — Мы с доктором потеряли все. Все. Когда выяснилось, что меня держали в психушке по ошибке, его репутация серьезно пострадала, и все клиенты отказались от его услуг. А я… меня бросила невеста. Когда суд закончился, мы с Оберто решили держаться друг за друга.

— Так вы не испытываете к нему ненависти?

— Ему, как и мне, можно было только посочувствовать. Когда я это понял, то стал его союзником. Мы решили разыскать «баронессу» и отомстить. Поделились друг с другом скудными сведениями, которые у нас были. Карета, в которой меня привезли на виллу, была зеленая, четырехместная, с гербом на дверце. Я запомнил кучера: он был молодой, смуглолицый, возможно, итальянец. Оберто объехал все конторы, которые занимаются прокатом экипажей в Лионе и окрестностях, и нашел карету… 14 ноября 1886 года ее взял напрокат некий Карно, семнадцатого ее вернули и оплатили счет. Этот Карно… ох, и заставил же он нас побегать, но мы в конце концов выяснили, что он был помощником профессора Жардена. Только вот… слишком поздно.

— Что слишком поздно? — не выдержал Жозеф.

— Через неделю после исчезновения драгоценностей Карно напал на полицейского и на пять лет загремел в тюрьму. Его любовницей была певица Леонтина Фуршон. Когда Карно посадили, она исчезла. После освобождения Карно днем работал в больнице, а по вечерам играл на трубе в кафешантане под названием «Якобинский трактир». Я отправился к профессору Жардену и там увидел Карно: у меня не осталось сомнения — именно он пять лет назад вез нас с баронессой, а значит, он ее сообщник… Он тоже меня узнал.

— Почему же вы на него не донесли?

Шарманса расхохотался и тут же закашлялся.

— Мы, дураки, подумали, что Леонтина обобрала его тоже и что, освободившись из тюрьмы, этот прохвост захочет ее отыскать, а значит, приведет к ней и нас. Мы решили ждать. Не знаю, как бы я это выдержал, не будь рядом доктора. Он не дал мне пропасть. Мы перебрались в Париж. Доктор устроил меня на службу в ломбард, а сам стал работать у профессора Шарко. Потом он продал «Виллу Асфоделей» и начал консультировать у себя на дому на улице Монж. Он заботился обо мне все эти годы. А еще нанял частного сыщика, который выследил нашего приятеля Карно на Монмартре. Тот сделался поэтом и выступал в «Ша-Нуар» под именем…

— Луи Дольбрез, — прошептал Жозеф, который торопливо записывал рассказ Шарманса.

— Доктор решил подобраться поближе к Дольбрезу и даже заделался для этого журналистом. Мы не выпускали негодяя из виду и сразу поняли, что именно он убил дочь Леонтины Элизу. Он заплатил этому прохвосту Гастону Молина — они познакомились в тюрьме, — чтобы тот соблазнил девочку и привел к нему. Убив обоих, Карно отправился к Леонтине, которая теперь звалась Ноэми Жерфлер. Ее он удушил.

— А затем избавился от случайного свидетеля Базиля Попеша… Иными словами, вы знали, кто убил этих четверых, но палец о палец не ударили, чтобы остановить его. И после этого вы Богом клянетесь, что не виноваты! — не выдержал Жозеф.

— Вы считаете себя проницательным, а ведь это Дольбрез крутил вами, как хотел, — добавил Виктор. — Он тщательно спланировал убийство своей бывшей любовницы и ее дочери, но при этом сделал все, чтобы подозрения пали на вас с доктором. Он и меня обвел вокруг пальца…

Раздался громкий стук в дверь. Шарманса прикрыл глаза.

— Доктор умер, он больше не поможет мне… Что со мной теперь будет?! — всхлипнул он.

6 декабря, воскресенье

Жозеф сидел возле ящика, служившего ему рабочим столом, и пристально смотрел на пачку исписанных листов. Мадам Пиньо хлопотала на кухне. Она вымыла посуду, поставила на плиту турку для кофе, вылила в раковину воду из-под грязной посуды и тяжело опустилась на табурет, причитая: «Что же с нами будет, когда я больше не смогу работать? И за что мне такое наказание!».