Сон о принце - Эсфирь Серебрянская

оказалась на ногах. Не обращая внимания на громко взбунтовавшегося сыночка, она, подстегиваемая страхом остаться одной, буквально наступала мне на пятки. Однако у меня не возникло желания разыгрывать пантомиму с объяснениями «Подожди меня здесь». Сама через пару шагов разберется. Главное еда. Точнее, надежда на еду. А она, как известно, умирает последней, и то не быстро. Поэтому, не увидев вокруг труппа россыпи из рюкзаков и сумок, я, не останавливаясь, рванула к другому краю поляны, моментально предположив, что мужики сбросили груз на землю, когда вышли из лесу…

Два огромных рюкзака, прислоненных к стволу огромного дерева, выглядели просто восхитительно. А стоявшие рядом с ними три небольшие сумочки выглядели такими же волшебными как те подарки, которые в детстве ожидали под новогодней елкой. А все потому, что формой цветом и размером они напоминали бабушкин «саквояжик», который родные заботливые руки неизменно собирали «их солнышку на перекус» в поездки. Словно добрая улыбка от дорогого человека. У меня на глазах выступили слезы, в душе зашептались слова благодарности, а дрожащие пальцы, пробежавшись по незнакомой застежке, нащупали кнопочки замков. Два приглушенных щелчка, и саквояжик распахнул свою пасть… которая неожиданно оказалась филиалом химической лаборатории. Бутылочки с жидкостями, бутылочки с порошками, бутылочки с гранулами… Да у нас в школьном кабинете химии меньше реактивов наблюдалось, чем в этой небольшой сумочке. Надо мной раздался судорожный вздох, и запахло страхом. Вроде девочка боялась быть во что-то втянутой.

– Значит, нам повезло нарваться на что-то весьма противозаконное, – невольно озвучила я логичный вывод из ее эмоций.

Ответное интенсивное журчание пахло горем, опасением за ребенка, желанием бежать и рыданиями от жалости к себе и сыну. Причем весь этот нерадостный коктейль начинал закручиваться все сильнее, взгоняя и без того издерганную девчонку в состояние паники. Под конец ее голос уже дрожал. До полноценной истерики, на мой взгляд, оставались считанные секунды. Помня, что с прошлым ее приступом прекрасно справилась оплеуха, я, не поднимаясь с корточек, краем глаза осмотрела «пациентку», прикидывая возможное «лечение». Противопоказаний не выявила, вот только ребенок на ее руках несколько смущал. Впрочем, додумывать до конца мысль о применимости легкого рукоприкладства к кормящим женщинам мне не пришлось, поскольку мгновение назад молчавший пацан внезапным громким криком потребовал внимания к своей персоне. Материнский инстинкт захлестнул эмоции, и я, облегченно вздохнув, смогла вернуться к трофеям.

В две другие сумки оказались тоже наполнены химикатами под завязку. Очередь дошла до рюкзаков. Из первого же вытащенного свертка мне в руки выпала краюха хлеба. Точнее, мозги осознали, что это краюха хлеба, уже когда зубы вонзились в свою добычу. Черствый, подгорелый, пресный, с легкой горечью – я наверно ничего вкусней не ела в своей жизни. И это ощущение совершенно не зависело от вкусовых рецепторов. Оно шло из глубины пустого желудка, потому что не первой молодости хлебушек обещал сытость. А в рюкзаке виднелся еще один сверток. С явно жировыми пятнами. Может там колбаса? Или сало? Желудок заорал «Хочу!» и мозг отключился.

Полноценно пришла я в себя только после того, как меня несколько раз призывно потыкали в плечо. Осоловелые от внезапной сытости глаза сфокусировались на молоденькой мамаше, и мозг попытался наладить контакт с внешним миром. Получилось далеко не с первой попытки. Но потом стало весело. Оказывается, меня уговаривали одеться. Углубляясь в трофейные рюкзаки, я сосредоточила свое внимание только на еде, полностью проигнорировав извлекаемые шмотки. Моя напарница, видимо не такая голодная, имела совершенно другие приоритеты. Пока «дикарка», то есть я, придавалась чревоугодию, она, рассортировав добытые тряпки, сотворила сынишке гнездышко, где он теперь посапывал с явным удовольствием. Теперь же она, исполняя миссию белого человека, несла цивилизацию в массы, представляя вниманию насытившейся аудитории импровизацию «Как хорошо и удобно ходить одетым». У меня прямо получилось классическое «хлеба и зрелищ». Особую пикантность постановке придавали запахи эмоций исполнительницы. Смех рвался наружу из моего горла, но я героически терпела, стараясь досмотреть спектакль до конца. И только тогда, когда актриса стала повторяться, порадовала ее своим пониманием, позволив обрядить себя в грубую мужскую рубаху. Впрочем, меня она прикрыла аж до колен, и после того как «просветительница» обхватила мою талию неизвестно откуда вытащенной тесемкой, даже стала напоминать платье. «Миссионерка» заблагоухала удовлетворением и гордостью своими артистическими талантами. Тут уж сдерживать себя сил не осталось, и я захохотала. Девчушка радостно улыбалась в ответ, продолжая источать в больших количествах удовлетворение: наверно посчитала смех данью радости по поводу обретения одежды. Как говаривала одна из моих соседок по комнате: «Ну, просто кино и танцы».

Во всяком случае, настроение у меня стало приподнятое. И даже подступающие сумерки, заставив посильней задуматься о ночлеге, не смогли сбить его. Жаль, что времени, сидеть и улыбаться просто так, действительно не было.

Прежде всего, я провела ревизию оставшейся еды. Хлеб, колбаса, сыр, мешочек риса…, кажется, риса, сушеное мясо плюс две фляги с водой и спиртосодержащей бурдой заняли не более четверти одного из рюкзаков. Не очень много. Но на первое время должно хватить. Даже с учетом попутчицы. Ведь мне совесть не позволит бросить ее на произвол судьбы. В глубине души нечто зубастое оскалилось и подтвердило: не даст, и да загрызет. А значит, все запасы надо делить пополам. Единственная проблема в том, что девице мальца кормить надо. То есть ее меню должно быть разнообразным и питательным. Во всяком случае, мне так кажется. И, боюсь, обеспечение этого самого меню станет моей прямой обязанностью.

Только будет это не раньше завтрашнего утра.

– А сейчас, – громко объявила я, поднимаясь на ноги, – пока хоть какой-то свет есть, надо бы озаботиться отходом ко сну. Погодка установилась, конечно, приятная, да и прошлой ночью я на холод не жаловалась, но все же подстилка не помешает.

«Подруга» по несчастью, лишь удивленно похлопала глазами.

– Так что давай вставай, – продолжила я, подхватывая ее под руку, – пойдем покойничков разденем и соорудим себе из их одежды постельку.

Девчуха заупиралась, зажурчав что-то быстрое в ответ, но ее мнение волновало меня в гораздо меньшей степени, чем уходящий световой день.

– Давай не упрямься, – приговаривала я, таща ее за собой к ближайшему телу, – время уходит, а вдвоем мы быстрей справимся.

Девчонка попыталась отбрыкаться от работы активным журчанием и рукомаханием. Не внюхиваясь в эмоции, я сунула ей под нос свой кулак, да еще оскалилась. Энтзязизму не прибавилось, зато сопротивление захлебнулось. Правда, настроение у напарницы несколько подскочило, когда она увидела оставленную мной россыпь украшений. Пара колечек мгновенно нашли себе место на ее пальчиках. Остальное тоже было