Кирин - Наталья Витальевна Мазуркевич

отшатнулась в сторону, не желая терпеть прикосновение.

— Не хочу. Отпусти меня!

— Тара, — в голосе мужчины появились угрожающие нотки. — Сейчас мы должны вернуться. Это необходимо. Кирин пойдет с нами, — добавил он после некоторых раздумий и ласково: — Ты совсем не спала прошлой ночью. Нужно отдохнуть.

Возможно, они говорили бы еще долго: Митара не хотела никуда уходить и жалась к стене, — но нас прервали. Гвардейцы, только с другими знаками отличия, целеустремленно прошли по коридору, не забыв поклониться каждому из нас, открыли давешнюю дверь и выволокли ту женщину. В ее глазах стояло облегчение, понятное только матери сумевшей спасти своего ребенка. Пусть и заплатив собственной жизнью.

— Куда вы ее ведете? — Я заступила им дорогу даже неожиданно для самой себя. И откуда только смелость взялась? Нет, определенно дворец действовал на меня дурно. А что если это все сон? Просто сон, который я просматриваю одной из ночей. И все, что происходит, нереально. А утром мне предстоит проснуться, но проснусь ли я прежней? И смогу ли промолчать, когда вновь увижу жестокость?

— Ваша светлость, отойдите в сторону, — вежливо, но хмурясь, обратился ко мне старший из группы.

— Куда вы ее ведете?

— Ваша светлость… — тон изменился.

— Не забывайтесь, — вмешался Карон, видимо усмотрев в раздражении гвардейца неуважение ко всей фамилии.

— Приносим свои извинения, — устало и равнодушно, как будто эта формальность уже в зубах навязла, потеряв всякий смысл, ответил мужчина.

Карон кивнул, принимая извинения, и подтолкнул Митару в спину, в сторону выхода из коридора. Девочка не шла, неотрывно глядя на меня. Даже та женщина, что застыла за спинами своих конвоиров, и она смотрела мне в лицо.

— Ваша светлость, все наши действия одобрены имперским советом и лично его величеством. Прошу вас освободить дорогу.

— Я освобожу, — тихо заверила я, чувствуя, как накатывает спокойствие. Вероятно, мои глаза снова начали алеть. — … когда вы ответите на мой вопрос: куда и зачем вы ее ведете? Слугам тоже нужен отдых.

— Она отдохнет, — криво усмехнулся гвардеец. — Не переживайте, ваша светлость. Ее отдых уже совсем близок. Как и ваш. Ревой эстес апуде.

Потолок над своей кроватью я скоро начну ненавидеть. Ведь он был следующим, что я увидела, когда вновь открыла глаза. Потолок и яркий солнечный свет, который прорывался сквозь тяжелые гардины, и слепил глаза.

Болела голова, напоминая, что прожитый накануне день был не таким уж и радостным, как того хотелось бы организму. Ломало все тело, словно я не танцевала, а носила кирпичи по лестнице. Вверх-вниз, пока не загорелся рассвет. А с рассветом, измученная, добралась до кровати. Вот только всего этого не было.

Бал, мой сероглазый маг, Актор, уводивший меня из зала, Митара, темный коридор и освещенная комната. И люди. Обычные люди, не имперцы. Замученные. Мать и ее ребенок. Дожили ли они до рассвета?

Я встала так резко, что перед глазами поплыло. Встать без последствий я смогла только спустя пять минут, когда вновь вернула себе полный контроль над телом и зрением.

Держась на всякий случай за стенку, я вышла из спальни. В гостиной, присев на краешек дивана, находился посторонний. По одежде, слегка надменному взгляду, который при виде меня потеплел, заставляя усомниться в собственном зрении, я опознала в нем мага. По мою ли душу он здесь появился? По мою…

— Ваша светлость, позволите вам помочь?

Его прислали, чтобы справиться с моей утренней слабостью? Я горько усмехнулась: все ради лучших мира сего. Все ради фамилии.

— Помогайте. — По опыту школы искусств я уже знала, что им достаточно прикосновения, чтобы исправить легкое недомогание, как у меня сейчас.

— Вот и все, — маг убрал руки спустя пару минут нашего контакта.

— И вы ничего мне не посоветуете? — по памяти я знала, что целители не любят, когда их труд игнорируют и каждый раз напутствуют своих пациентов, угрожая не помогать в следующий раз. И пусть это был только ритуал — целители всегда оказывали необходимую помощь, но было в нем что-то особое, сакральное для меня, а здесь нет и этого.

— А должен? — удивленно вздернутые брови на лице мужчины. Интересно, сколько ему?

— Ваши коллеги так поступают, — нерешительно проговорила я.

— Мои коллеги не работают при дворце, — усмехнулся целитель, поднимаясь. И пусть на вид ему было не больше тридцати, такого выражения глаз, равнодушного и пустого, я не видела даже у императора, а он жил уже давно.

— А вы давно здесь работаете?

— Очень давно, ваша светлость. Вашу мать я прекрасно помню, если вас интересует этот вопрос.

— А…

— И маленького императора. И его брата. — Целитель с неудовольствием воззрился на меня. Уйти он по правилам не мог, пока я его не отпущу, но вот делать вид, что он получает удовольствие от нашего общения — маг врать не стал. Я ему мешала, и он это всячески демонстрировал. Даже взглянул на свой браслет, намекая на время и возможный вызов.

— А слуг?

— Помнить слуг? — он был удивлен. — Зачем? Они постоянно меняются. В этом нет необходимости, и я бы вам не советовал к ним привязываться.

— Что с ними происходит?

— Ваша светлость, мне кажется, вы все еще нездоровы. Вернитесь к себе. Я должен поговорить с императором.

— Просто ответьте мне. И я больше ничего не спрошу. Но я не могу понять… вчера… куда их вели? — перед глазами снова встала седая женщина. Она была молода. Она просто обязана была быть молодой, но седина… Мука, оставившая свой след. Это было не время. Это сделали люди. За что?

Мужчина вздохнул, с укоризной посмотрел на меня, словно осуждал, и медленно начал:

— Не все болезни можно вылечить силой целителя. Иногда требуется жертва.

— Их убивают?

— Если нет другого выхода, — скривился маг. — Жизнь слуги — ничто по сравнению с жизнью господина. Так стоит ли сожалеть? Лишний год жизни хозяина разве не стоит десяти лет раба? Здесь уже давно нашли ответ. Теперь я могу идти?

— Можете, — почти шепотом откликнулась я. Перед глазами так и стояло лицо постаревшей за других женщины. Чем она была повинна? Тем, что была слаба.

Целитель не стал испытывать судьбу и удалился, едва получил позволение. У меня же пропал аппетит. Мысли о завтраке вызывали тошноту и отвращение. Как вообще можно есть то, что приготовил обреченный?

Дверь открылась беззвучно. Механизм, как и все во дворце, был отлажен до невозможности. Мой страж с самого утра приступил к своим обязанностям. Я не стала оборачиваться: не хотела его видеть. По крайней мере, пока у меня есть хоть какая-то иллюзия выбора.

— Леди,