Невеликий комбинатор - Сергей Гуреев

Люди стояли молча. Они смотрели на Родиона Семеновича без уважения. Всем почему-то было ясно — деньги не его. А если не его, то и нечего ими бросаться, как своими. Приближаться к очагу финансового благополучия нечестного лейтенанта никому не хотелось, и народ сбился в злобную кучку у самого угла остановки.

Тем временем Родион Семенович, извиняясь всем телом сразу, собирал в мешок вещественные доказательства. Он старался делать это быстро, отчего движения его стали размашистыми, неточными и, по мнению общественных обвинителей, омерзительно алчными. Купюры никак не хотели укладываться назад в мешок в том же порядке, в котором их утрамбовала мама. И когда Попов закончил, мешок стал почти в два раза больше, чем раньше, что окончательно расстроило людей. А больше всех — толстую тетку и пролетария.

— Зарплату выдали? — ехидно спросил работяга и призывно повращал глазами, приобщая тетку к разговору.

Она с удовольствием выпустила жало:

— Небось сразу за два месяца. Хорошо хоть зелеными получил! А то в рублях-то и не унести. Всей частью перли бы…

Родион Семенович растерялся. Объяснять людям, что в мешке вовсе не деньги, а всего-навсего вещественные доказательства, не имело смысла. Ему бы никто не поверил, а вот побить могли.

— Это не мое, — тихо произнес Попов и взялся за край мешка.

— Само собой! — согласился пролетарий и хватко уцепился за другой край.

— Тогда чье? — Толстая тетка обняла мешок посередине.

— Народное! — патетически произнес интеллигент и на всякий случай убрал очки в карман.

Слово, как известно, не маленькая жадная птичка. Оно вылетело и, как всегда, все испортило. Тихая революция на одной отдельно взятой автобусной остановке споткнулась о него на самом интересном месте. Практически подошел к концу этап «отнять». Оставалось только «поделить». Но тут традиционно влезла бессмысленная интеллигенция. Не сказать чтобы людям стало стыдно, но откровенно «дербанить» чужое на мелкие части уже не получалось. Отдавать все очкастому лейтенанту тоже было нельзя. И тут прозвучало еще одно слово, которого так долго ждали:

— Оборотень!..

Громкий шепот донесся откуда-то из самого угла бурлящей остановки. В наступившей тишине над Поповым зависла карающая справедливость. Толпа отшатнулась, будто он и впрямь мог покрыться шерстью и кого-нибудь укусить. И только пролетарий и его подельница демонстрировали полное отсутствие суеверий. Они уверенно продолжали считать мешок своим. Вместе со всем его содержимым. Даже если бы Родион Семенович внезапно начал рычать и демонстрировать клыки, они бы вряд ли испугались. Скорее всего, сноровисто придушили бы животное без сожаления, и все. Но Попов оставался простым офицером, а душить военных прилюдно у нас пока еще как-то не принято.

Над остановкой плотным невидимым колпаком застыла тишина. Каждый думал о своем, но в основе этих размышлений, как обычно, лежали чужие деньги. Деньги большие, мысли тяжелые.

— Милиция-я-я! — тихонько воззвал к разуму окружающих Родион Семенович.

Инстинкт сработал. Зеленый туман с изображением господина Франклина внезапно рассеялся.

— А ведь он прав, товарищи, — радостно произнес очкарик-интеллигент. — Ситуация, прямо скажем, не простая. Тут без милиции не разобраться.

— Ага! Они там быстро разберут… ся. — Тетка еще крепче обняла мешок, и он начал угрожающе потрескивать.

— А вот и нет! — Интеллигент с торжествующей улыбкой достал из кармана изрядно подмоченную газету и забегал по строчкам глазами. — Вот, слушайте! «Нет! Это еще не конец! Общество смело может смотреть в будущее, пока на защите его интересов стоят такие люди, как Павел Карлович Холодов! Надежда и опора нашей ослабевшей, но не сломленной правоохранительной системы! Новый прокурор города с первых дней своего назначения вступил в решительную схватку с преступностью и уверенно одерживает одну победу за другой! Ничто не может скрыться от всевидящего ока Холодовской Фемиды! Безупречный послужной список нового прокурора, беспощадность к любым проявлениям лжи и бескомпромиссность к нарушениям закона — вот принцип его жизни! Вот он, свет в конце нашего тоннеля!»

Интеллигент аккуратно сложил газету и снова засунул ее в мокрый карман поношенного пальто. Несмотря на двусмысленность концовки, общий тон статьи всем оказался ясен.

— В отделение, понятно, вести его нельзя — откупится, — рассудительно сказал пролетарий, не выпуская из рук край заветного мешка. — А к прокурору города вот так запросто не пройдешь. Там все по записи, по пропускам. Уж я-то знаю…

Все снова с интересом осмотрели его с ног до головы и как-то сразу поверили.

— А мы взятку дадим! Швейцару на входе! — Ушлая толстая тетка, от которой за версту тянуло рынком мелкорозничной торговли, убедительно мигнула обоими глазами.

— Там не швейцар, там часовой! — с сомнением поправил ее пролетарий.

— Значит, на полтинник больше дадим! — ни на секунду не задумавшись, подсчитала тетка разницу в стоимости.

— И где мы возьмем? — Интеллигент всем видом демонстрировал обычную для своего класса неплатежеспособность.

— Поищем! — Женщина уверенно хлопнула по мешку, и тот отозвался недовольным треском.

Через полчаса у здания городской прокуратуры остановился КамАЗ, наполовину груженный щебенкой, поверх которой копошились перепачканные мокрые люди с умопомрачительно одухотворенными лицами. Все они дружно держались за холщовый мешок, подозрительно надорванный в нескольких местах. В дальнем углу кузова на корточках сидел лейтенант Инженерно-Космических войск и затравленно глядел прямо перед собой.

— Приехали! — ворчливо сообщил водитель КамАЗа, поглаживая в кармане новенькую стодолларовую купюру. — Кузов поднимать, или сами слезете?

— Без сопливых! — огрызнулась женщина, крепче всех вцепившаяся в мешок. Не выпуская его из рук, она двинулась на выход, утопая в щебенке. Народ послушным молчаливым стадом последовал за ней. У края кузова женщина остановилась: — Оборотня забыли!

Люди остановились, как хорошо организованная группа зомби, и невидящими глазами уставились на Попова. У здания прокуратуры внезапно всем стало ясно, что денег они не получат. Опыт подсказывал, что вмешательство правоохранительных органов, как правило, сильно уменьшает количество денежных знаков на единицу населения. Но сделать уже ничего было нельзя. Никто не хотел останавливаться. Руки народа будто прилипли к заветному скоплению нерусских ассигнаций. А ноги сами несли их вперед. Если деньги нельзя присвоить единолично, значит, они не должны достаться никому.

Родион Семенович тяжело поднялся. Как утомленный путник в пустыне, он преодолел несколько метров зыбучей щебенки и неуклюже перевалился через металлический борт КамАЗа.

— Кидайте, — обреченно произнес он и протянул руки вверх в последнем интеллигентском порыве помочь людям.

— Во! — дружно донеслось из кузова, и на Родиона посмотрели около десятка фигообразных композиций разной степени тяжести.