Написанное остается - Александр Леонтьевич Петрашкевич

З у б р и ч. Денис Иванович, это уже не профессиональный разговор! Газета поторопилась. Так зачем же нам с вами…

Р а з м ы с л о в и ч. Вы намерены идти вразрез с общественным мнением? Но в таком случае я не понимаю вашей позиции!

З у б р и ч. Я знаю, в чем обвиняется Добриневский, но я еще не знаю, виновен ли он и насколько. И как судья эту свою позицию считаю правильной с точки зрения закона и морали.

Р а з м ы с л о в и ч. Все ясно! На это я вам отвечу: определение суда, если вы его сегодня примете и если оно изменит квалификацию преступления Добриневского с умышленного убийства на убийство с превышением пределов необходимой обороны, будет мною опротестовано!

З у б р и ч. Это ваше право… Кто будет поддерживать обвинение?

Р а з м ы с л о в и ч. Было бы опрометчиво избавить себя от удовольствия рассмотреть еще одно дело под вашим председательством.

З у б р и ч (Замской). Пригласите, пожалуйста, адвоката.

З а м с к а я  выходит и возвращается вместе с Боровиком.

Ваши ходатайства, товарищ адвокат, по делу Добриневского?

Б о р о в и к. Надеюсь, судьи заметили, что материалы дела позволяют квалифицировать действия моего подзащитного только как неосторожное убийство. В связи с этим и учитывая степень социальной опасности подследственного прошу пересмотреть меру пресечения Добриневского и освободить его до суда от содержания под стражей.

З у б р и ч. Ваше заключение, товарищ прокурор, на ходатайство защиты?

Р а з м ы с л о в и ч. Мягко говоря, непродуманные претензии и еще более абсурдные ходатайства. Я сказал бы, аполитичные ходатайства.

З у б р и ч. Опять непрофессиональный разговор. Я не узнаю вас, Денис Иванович!

Р а з м ы с л о в и ч. Извините.

З у б р и ч. Суд удаляется в совещательную комнату.

Судьи выходят.

Р а з м ы с л о в и ч (с иронией). Давно не наблюдал такой «гармонии» между слугами госпожи Фемиды: прокурор планирует убийце десять лет сурового режима, судья хочет ограничиться двумя-тремя годами, а адвокат вообще видит выродка на свободе.

Б о р о в и к. Фемида нас рассудит.

Р а з м ы с л о в и ч. У Фемиды, как мне показалось, завязаны глаза.

Б о р о в и к. Хуже, если у прокурора на глазах шоры. Вдруг придется оглянуться?!

Р а з м ы с л о в и ч (миролюбиво). Все адвокаты — идеалисты. (Жестко.) И запомните, Боровик: я не привык сдавать занятых позиций!..

Б о р о в и к. А я и не предлагаю вам безоговорочной капитуляции.

Р а з м ы с л о в и ч. Рассчитываете на капитуляцию с оговорками?

Боровик пожимает плечами, разводит руками.

VIII

Кабинет секретаря райкома партии.

Р а з м ы с л о в и ч. Уже на распорядительном заседании меня удивила и даже насторожила позиция суда. Будем говорить честно: обычное убийство в обычной деревне при обычных обстоятельствах. И дело требовало обычного рассмотрения в обычном порядке.

Н о в и ц к и й. Не очень ли мы привыкаем, не очень ли адаптировались к обычным трагедиям в обычных обстоятельствах?!.

Р а з м ы с л о в и ч (растерявшись). Я в том плане, Георгий Максимович, что нарушается этика, исчезает гармония в отношении суда и прокуратуры… И в этом плане поведение судьи меня тревожит.

Н о в и ц к и й. Мы не рассматриваем сегодня ни поведения судьи, ни поведения прокурора. Мы выясняем обстоятельства, чтобы убедиться, правильно или неправильно вели себя в этих обстоятельствах коммунисты Зубрич, Размыслович, Боровик и другие.

Д р о б ы ш. Если мы будем касаться сегодня существа уголовного дела, то кое-кто кое-где может истолковать это как нарушение закона и вмешательство в прерогативы суда.

Н о в и ц к и й. Завидная осторожность в вашем возрасте. А мне кажется, мы должны, мы обязаны вмешиваться всегда и всюду, если наше вмешательство необходимо и если его ждут люди!

Д р о б ы ш. Георгий Максимович, а вы проследите: Зубрич до суда освобождает из-под стражи преступника, самолично вывозит суд в Добринево, собирает там сотни неподготовленных людей, вызывает свидетелей, которые распускают языки и несут, извините, черт знает что! Демагогия выходит за рамки дозволенного. Председатель райисполкома и председатель райпотребсоюза ставятся судьей в такое дурацкое положение, что это не может не бросить тень на наши органы власти. И если уж мы здесь собрались, так давайте выясним, где собака зарыта!

Ш у п е н я. И уточним, откуда потянулись сплетни, что в Добриневе судили не столько преступника, сколько само Добринево.

Б о р о в и к. Зачем же повторять сплетни?

Д р о б ы ш. А может, то, что болтают, и не сплетни вовсе?.. Может, правда?

Б о р о в и к. По-моему, это естественно, что суд судил и преступление, совершенное в Добриневе, и то, что его породило. А порядки добриневские…

Д р о б ы ш. Ах, порядки?! Откровенней и не скажешь.

Ш у п е н я. Они так увлеклись судом, что забыли, чье это Добринево. А оно же наше, Добринево это самое! И защищать его — наша с вами обязанность, каким бы оно вам ни показалось. И ваше дело — защищать порядки, а не…

З у б р и ч. Те порядки, Федор Фомич, которые суд обнаружил в Добриневе, не защищать надо. Их надо разоблачать. С ними надо бороться всеми доступными средствами!

Д р о б ы ш. Дозволенными средствами!

Ш у п е н я. И вы не забывайтесь!

М а н а е в а. Разрешите, Георгий Максимович?!. (Встает.)

Н о в и ц к и й. Прошу.

М а н а е в а. Я приехала в Добринево за день до суда и очень жалею, что приехала так поздно…

IX

Крестьянская изба. На кровати лежит  А л е н а. Здесь же, рядом, сидят  Т р у б ч а к, М и х а л и н а, У л ь я н а  и  М а н а е в а. Михалина сматывает нитки в клубок. Манаева держит моток. Идет доверительный, неторопливый разговор. Ульяна вроде бы не слышит их. Она во всем черном.

М и х а л и н а. А следствие-то, ци чуете, все идет, а нас все допрашивают, а в газете — откуда ей только знать! — убивца Михасек — и все тут. Как написала газета — у меня, ци чуете, душа и оборвалась. Я себе и подумала: теперь уже все, теперь не откопаешься!..

М а н а е в а. Но газета могла и ошибиться!..

М и х а л и н а. Не, рыбочка, газета никогда не ошибается. Это же, ци чуете, не то что кто-то на кого-то от руки по злу написал. Это же, ци чуете, печатными буквами и на весь свет. Кто же вам теперь от напечатанного отступится? Ага… Газета каждый день пишет и все обещает, что продолжение еще будет, а люди иное говорят…

М а н а е в а. А что люди говорят?

М и х а л и н а. А как же? Приходит, ци чуете, Кузьма в больницу, с Аленкой я там сидела, и говорит: «Не верь ты, говорит, кума, этой газете, пишет какой-то дурень…»

У л ь я н а (как бы сама себе). Иду вечером с кладбища, а навстречу Закружный… Поравнялся. «Привет, говорит, Ульяна, — а сам уже еле на ногах держится. — Поминки, спрашивает, будешь справлять?» Подсчитал, что сорок дней скоро, как Степку похоронили… Не поганцы же мы какие, говорю, христиане, слава богу, справим… Что же мне еще, как не поминки справлять теперь?.. «Экстру», советует, не бери — и дорогая, и глотку дерет… Лучше, говорит, самогона вытисни… Из зерна, хлебный — он мягче…»

М и х а л и н а. Чтоб вас, ци чуете, удушье тиснуло. А ни смерть им, а ни тюрьма не страшна. А ни ума, а ни сраму…

У л ь я н а (о своем). У меня клубок под самую глотку подпер — не проглотить. Гляжу ему в пьяные бельма — то ли плюнуть, то ли отвернуться, — а он мне говорит, вроде бы у