Порабощенный разум - Чеслав Милош

Красная Армия дошла до Вислы. Новое правительство, носящее еще название Польский Комитет Национального Освобождения, начало функционировать в городе Люблине. Перед группой Союза Патриотов были большие задачи — и трудности. При овладении страной не ждали слишком больших препятствий со стороны западных союзников. Препятствия были внутреннего характера, они вытекали из враждебного отношения этого народа. Снова проявился с большой силой конфликт между двумя вариантами верности. На территориях, через которые шла победоносная Красная Армия, во время немецкой оккупации действовали большие отряды партизан; это была так называемая Армия Крайова, подчиняющаяся эмигрантскому правительству в Лондоне. Теперь Красная Армия разоружала эти отряды, солдат забирали в новую польскую армию либо арестовывали и увозили в глубь России. Гамма с юмором рассказывал, что произошло в городе нашей юности, в Вильно. Там вспыхнуло восстание против немцев, и отряды Армии Крайовой вошли в город одновременно с Красной Армией. Тогда советское командование устроило великолепный банкет, на который пригласило командиров Армии Крайовой. Это было — как говорил Гамма — праславянское пиршество, — которое, как гласят давние предания, обычно отличалось тем, что по ходу дружеских объятий, тостов и песен приглашенных родичей отравляли. Во время банкета командиры Армии Крайовой были арестованы. Из Люблина Гамма наблюдал, как то же самое, только в несравнимо большем масштабе, происходило в Варшаве. Красная Армия стояла тогда на линии Вислы. Город был за рекой. Радио Польского Комитета Национального Освобождения призывало население столицы к восстанию против немцев. Когда, однако, восстание началось, радио, получив новые инструкции, стало осыпать инициаторов восстания оскорбительными эпитетами. Потому что это было восстание соперников в борьбе за власть. Праславянское пиршество в данном случае не было бы достаточным средством. Город, который был центром сопротивления и против немцев, и против России, должен был быть уничтожен. Офицеры Красной Армии смотрели в бинокли на уличные бои за рекой. Дымы пожаров закрывали поле зрения. День за днем, неделя за неделей там продолжалась битва, и пожары слились наконец в сплошную стену огня. Повстанцы из разбитых отрядов, те, которым удалось переплыть реку, рассказывали, как умели, о происходящем в аду. Гамма и его товарищи слушали эти рассказы. Поистине цена, которую нужно платить, если ты хотел оставаться верным логике Истории, была страшная. Нужно было смотреть на трагедию сотен тысяч, брать на свою совесть мучительную смерть женщин и детей, превращающихся в живые факелы. Кто был виновен? Лондонское эмигрантское правительство, поскольку хотело использовать восстание как козырь в борьбе за власть? Кремль, поскольку не оказал помощи, глядя на происходящее из будущего, откуда независимость народов видится как пережиток буржуазной эпохи? Или никто?

Склонившиеся над столом, в мундирах из толстого сукна, коммунистические интеллектуалы слушали рассказы молодой девушки, одной из тех, кому удалось переправиться через реку на берег, занятый Красной Армией. Глаза у нее были безумные. У нее была высокая температура. Она говорила: «Наш отряд разбит и прижат к реке. Некоторым удалось присоединиться к другим отрядам. Те, которые остались на берегу, все были ранены. На рассвете должна была начаться атака эсэсовцев. Это означало, что все будут застрелены. Как я должна была поступить? Остаться с моими ранеными товарищами? Но я не могла им ничем помочь. Я решила плыть. Шансов было мало, потому что река освещена прожекторами. Везде гнезда немецких пулеметов. На отмелях посреди реки я видела много трупов тех, что пытались переплыть; течение сносит эти трупы на песчаные отмели. Я была очень слаба. С едой у нас было трудно, и я была больна. Течение очень сильное. В меня стреляли, поэтому я старалась больше плыть под водой».

Варшава должна была быть принесена в жертву. После двух месяцев боев немцы господствовали над руинами города. Красная Армия стояла на линии Вислы. У коммунистических интеллектуалов слишком много было дел, чтобы возвращаться памятью к несчастьям города. Прежде всего организовать типографии. Слово — основа этой системы. Господство над умами позволяет править страной. Гамма был одним из главных организаторов прессы в городе Люблине.

За эти годы он стал писать лучше, чем до войны. Его небольшой талант не мог существовать сам по себе, он должен был опираться на доктрину. Примитивизм, которого Гамма уже перестал стыдиться, придавал теперь его произведениям черты искренности. В его стихах зазвучал его собственный голос, который он когда-то пытался искусственно заглушить: крикливый и громкий. Он написал несколько грамотных рассказов по образцу, который плодоносил тогда в России тысячами страниц прозы. Это были рассказы о войне с немцами и о нацистских зверствах.

В январе 1945 года Красная Армия начала наступление, перешла Вислу, на левом берегу которой стояли руины мертвой, лишенной жителей Варшавы, и быстро приближалась к Берлину. Гамма тоже двинулся на запад. Партия направила его в Краков, город, который после уничтожения Варшавы приютил особенно много писателей, ученых и художников. Там он познал сладость диктаторства. Из чуланов старых домов, можно сказать, из-под полу стали вылезать странно одетые существа — в лохмотьях шуб, в крестьянских куртках, подпоясанных поясами, в неуклюжих ботинках с веревочками вместо шнурков. Среди них были интеллектуалы, которым удалось пережить годы немецкой оккупации. Для многих Гамма перед войной был всего лишь начинающим поэтом, произведениям которого они не считали нужным уделять внимание. Теперь, однако, они знали, что Гамма всемогущ. От его слова зависела возможность печататься, получить должность в редакции, квартиру и заработок. Они приближались к нему с опаской. Ни до войны, ни в подполье во время войны они не были коммунистами. Однако новое правительство было фактом. Известно было, что ничто не предотвратит такого развития событий, какого будет хотеть Москва, а также Гамма и его товарищи. Велика магия власти. Гамма с широкой дружеской улыбкой пожимал протянутые руки и забавлялся. Наблюдал неподатливых и тех, которые старались не показывать, как важно им получить его поддержку. Немало было и таких, которые проявляли все признаки далеко идущего подобострастия. Вскоре Гамма был окружен двором поддакивающих, которые кривились, когда он кривился, громко смеялись, когда он изволил рассказывать смешное.

Может быть, он не сумел бы так быстро стать фигурой популярной, если бы действовал так, как прежде, — порывисто и грубо. Но у него уже была хорошая школа. Годы, которые он провел в России, не были — как я уже сказал — даже для «надежных» годами без страданий и унижений. Наблюдая жизнь в России и проводя долгие часы в дискуссиях о сталинской тактике и стратегии, Гамма, как и другие его коллеги, получил надлежащую подготовку для работы, которая его ожидала. Первый и важнейший принцип: не пугать; выказывать либерализм; давать возможность заработка; помогать; брать на работу в редакции и предъявлять лишь минимальные требования; люди не подготовлены, их ментальность подобна ментальности глупцов на Западе. Недопустимой ошибкой было бы создавать пункты психического сопротивления. Процесс должен быть постепенным, так, чтобы клиенты и сами не заметили, когда и как они подписали контракт. Второй принцип: если замечаешь возмущение грубыми методами правительства, цензурой или политической полицией, сразу же вставать на сторону тех, которые возмущаются, и самому прикидываться глубоко возмущенным; разводить руками и говорить, что трудно что-нибудь сделать с идиотами, которые заняли ответственные должности и совершают недопустимые ошибки. Третий принцип: брать всех, кто может пригодиться, независимо от политического прошлого, за исключением безусловных фашистов или тех, которые выказали склонность к коллаборации с немцами.