Искушение Дэвида Армитажа - Дуглас Кеннеди

Но заснуть мне не удалось. Голова болела так, что пришлось вставать и тащиться в ванную комнату, где лежал адвил. После трех таблеток отбойный молоток, стучавший в мозгах, немного поутих. Тогда я поплелся к компьютеру. В моей почте оказалось двенадцать посланий. Одиннадцать — от журналистов разных мастей. Я не стал их открывать. Двенадцатое было тем, которого я ждал и боялся… письмо от Салли.

«Дэвид, мне ненавистна ситуация, в которую ты попаял… Мне противно думать, что твоя карьера разрушена этими обвинениями. Но ты сам виновник этой ситуации — по причинам, известным только тебе, ты решил стать архитектором своего собственного разрушения. Вот этого я понять не могу. Я даже усомнилась, знала ли я тебя… Твое странное электронное письмо только усилило мое беспокойство. Я понимаю, что ты расстроен всем происходящим, но нет ничего более непривлекательного, чем человек, умоляющий о любви, особенно если подорвано доверие, на котором зиждилась эта любовь. Хотя я сознаю, что ты находишься в тяжелом эмоциональном напряжении, это не повод для такого рода жалостливой прозы. И давай даже не будем обсуждать эту строчку насчет «сумеречной зоны дряхлости». Все это меня еще больше запутало и огорчило. Думаю, еще несколько дней врозь внесут ясность в наши отношения. Я решила на выходные поехать на остров Ванкувер. Вернусь в понедельник. Тогда и поговорим. А пока давай не будем звонить в эти дни, чтобы еще больше все не запутать. Я надеюсь, что за это время ты подумаешь о том, чтобы обратиться за профессиональной помощью. Ведь твое электронное письмо — это громкий крик о помощи. Салли».

Прекрасно. Лучше некуда.

Снова затрезвонил телефон. Я не обратил на него внимания. Затем к этой какофонии присоединился мой мобильный. Я взял его и посмотрел на высветившийся номер. Это была Элисон. Я сразу же ответил.

— Дэвид, что за голос? — сказала она. — Вчера пил?

— Ты очень прозорливая женщина.

— Давно проснулся?

— В тот момент, когда репортер из «Лос-Анджелес Таймс» позвонил, чтобы сообщить приятную новость: Ассоциация кино- и телесценаристов собирается запретить мне писать навечно.

— Что?

— То, что слышала: мои сценарии нигде не возьмут. Вчера вечером у них состоялось специальное заседание.

— Час от часу не легче. И будет еще хуже.

— Рассказывай.

— Интервью с Тео Макколлом в прямом эфире в передаче «Шоу сегодня».

— По поводу меня?

— Похоже на то.

— Милостивый боже, этот парень не знает удержу!

— Как и все газетные сплетники, он совершенно безжалостен. Для него ты просто товар. И в данный момент — очень выгодный товар, поскольку позволяет ему самому прославиться в национальном масштабе и даже попасть на телеэкран.

— Он не остановится, пока меня не четвертуют…

— Боюсь, тут ты не ошибаешься. Именно поэтому я решила позвонить тебе пораньше и предупредить о шоу. Думаю, тебе стоит его посмотреть. Вдруг он скажет что-то настолько возмутительное или клеветническое, что мы сможем прищучить его маленькую задницу.

На самом деле ничего маленького в Тео Макколле не было. Британец слегка за сорок, Атлантику, как выяснилось, пересек лет десять лет назад, отличался акцентом, в котором округлые гласные звуки смешивались с калифорнийской манерой говорить в нос. Еще он был толстым. Лицо его напоминало оплывший кусок камамбера, который забыли на солнце. Свои недостатки он пытался компенсировать одеждой — неплохой темно-серый костюм в белую полоску, белая рубашка с мягким воротничком и скромный черный галстук в белый горошек. Учитывая статус его газеты, очевидно, это был его единственный костюм. Но я вынужден был признать, что мой враг держался как денди, имеющий доступ к голливудским тайнам. Вне всякого сомнения, он тщательно готовился к интервью, рассматривая его как ступеньку вверх.

Но Анна Флетчер, журналистка из Нью-Йорка, не купилась на его представление в духе «Т. С. Элиот встречается с Томом Вульфом».

— Тео, в Голливуде есть много людей, которые считают, что из всех журналистов в городе вас следует бояться больше всего.

На губах Макколла появилась довольная улыбка.

— Очень лестно, — сказал он на аристократический манер.

— Но другие считают, что вы всего лишь любитель скандалов, который без зазрения совести может разрушить карьеру, брак, даже жизнь.

Он слегка смутился, но быстро взял себя в руки:

— Разумеется, некоторым людям приходится так думать. Но все это потому, что если и есть какое-то твердое правило насчет Голливуда, так это необходимость защищать своих… даже если дело касается серьезных нарушений.

— И вы полагаете, что плагиат, из-за которого Дэвида Армитажа отлучили от сериала, им же созданного, относится к таким «серьезным нарушениям»?

— Конечно, ведь он воровал у других писателей.

— Но что он на самом деле украл? Шутку из одной пьесы и пару фраз из другой? Вы в самом деле считаете, что он заслуживает сломанной карьеры из-за пары мелких ошибок?

— Ну, начнем с того, что не я определял наказание, которое он получил. Так решили боссы студии. Но что касается вашего вопроса, считаю ли я плагиат серьезным нарушением, то воровство есть воровство…

— Но я спросила вас, мистер Макколл, является ли такое мелкое нарушение, как заимствование шуток…

— Он также позаимствовал сюжет у Толстого…

— Но мистер Армитаж объяснил, что эта его так и не поставленная пьеса была умышленной реинтерпретацией рассказа…

— Конечно, сейчас он будет так говорить. Но у меня с собой копия оригинала сценария…

Он поднял вверх запыленный экземпляр «Фишки». Камера показала крупным планом титульный лист.

— Сами видите, — сказал Макколл, — здесь написано: «Рифы», пьеса Дэвида Армитажа… Но нигде не сказано, что эта пьеса основана на рассказе Толстого «Крейцерова соната», хотя сюжет полностью заимствован именно из этого рассказа. И тут возникает более серьезный вопрос: зачем человеку с таким талантом, как у Дэвида Армитажа, вообще что-то красть у других? Это тот вопрос, на который все в Голливуде хотят найти ответ: как он мог быть таким отчаянно нечестным? Хорошо известно, между прочим, что, как только сериал стал хитом, он бросил жену и ребенка ради известной телевизионной деятельницы. Насколько я могу судить, эта цепочка жульничества в конечном счете захватила и его карьеру…

Я выключил телевизор и швырнул пульт дистанционного управления в стену. Затем схватил пиджак и выбежал на улицу. Сев в машину, я рванул к зданию телестудии, до которой было примерно полчаса езды. Мой расчет строился на том, что этот урод немного поболтается по студии после интервью и потратит какое-то время, чтобы стереть грим. Так и оказалось. Когда я подъехал, Макколл как раз выходил из двери, направляясь к ожидавшему его «линкольну». Видимо, я так резко нажал на тормоза, что они завизжали, заставив Макколла вздрогнуть. Я тут же выскочил из машины и кинулся к нему с криком: