Зверобой, или Первая тропа войны - Джеймс Фенимор Купер

Джудит принесла шахматные фигурки и вместе с сестрой удалилась к себе в комнату. Зверобой знал с грехом пополам большинство индейских наречий этого края и довольно бегло говорил по-ирокезски. Кивнув головой юноше, он предложил ему сесть на сундук и затем внезапно поставил перед ним двух слонов. До этого мгновения молодой дикарь оставался безучастен. Почти все вещи в ковчеге были для него совершенно в новинку, но он с философским глубокомыслием сохранял полнейшее самообладание. Правда, Зверобой подметил, что черные глаза ирокеза впились в оборонительные приспособления и в оружие, но с таким невинным видом, с такой небрежной, скучающей повадкой, что лишь человек, прошедший такую же школу, мог бы кое о чем догадаться.

Однако когда взор дикаря упал на игрушки из слоновой кости и он увидел изображения каких-то неведомых, чудесных зверей, удивление и восхищение овладели им.

Молодой ирокез испустил крик восторга, но тотчас же спохватился, как человек, совершивший что-то очень неприличное. Он не сводил глаз со слонов и после короткого колебания решился даже потрогать одного из них. Зверобой не прерывал его в течение добрых десяти минут, зная, что парень так внимательно рассматривает эти диковины потому, что хочет точно и подробно рассказать о них своим вождям. Наконец, решив, что времени прошло вполне достаточно и желаемый эффект достигнут, охотник положил палец на голое колено юноши и привлек к себе его внимание.

— Слушай, — сказал он. — Мне нужно поговорить с моим юным другом из Канады. Пусть он забудет на минуту об этой удивительной штуке.

— А где другой бледнолицый брат? — спросил мальчик, оглядываясь по сторонам и невольно высказывая мысль, которая была у него на уме до того, как он увидел шахматные фигурки.

— Он спит или собирается уснуть; во всяком случае, он в комнате, где обыкновенно спят мужчины, — отвечал Зверобой. — А откуда мой юный друг знает, что здесь есть другой бледнолицый?

— Я видел его с берега. У ирокезов острые глаза — видят сквозь облака, видят дно великого источника.

— Ладно, ирокез пришел сюда. Двое бледнолицых находятся в плену в лагере твоих отцов, мальчик.

Юноша равнодушно кивнул головой, но спустя минуту расхохотался, как будто его восхитила мысль о ловкости людей его племени.

— Можешь ли ты рассказать мне, мальчик, что собираются делать ваши вожди со своими пленниками? Или они еще сами этого не решили?

Индеец взглянул на охотника с некоторым изумлением, а потом хладнокровно приложил указательный палец к голове чуть-чуть повыше левого уха и очертил круг вокруг своей макушки с точностью и быстротой, говорившей о том, как он хорошо изучил это совсем особое искусство своего народа.

— Когда? — спросил Зверобой, у которого судорожно сжалось горло при виде такого равнодушия к человеческой жизни. — А почему бы вам не отвести их с собой в ваши вигвамы?

— Дорога длинна и полна бледнолицых. Вигвамы полны, а скальпы дороги. Мало скальпов, дают за них много золота.

— Ладно, все понятно, да, совершенно понятно. Яснее нельзя высказаться. Теперь ты знаешь, парень, что старший из ваших пленников приходится отцом двум девушкам, которые здесь живут, а младший — жених одной из них. Девушки, естественно, хотят спасти скальпы своих близких людей и в качестве выкупа дают двух костяных зверей по одному за каждый скальп. Ступай обратно, скажи об этом твоим вождям и принести мне их ответ до захода солнца.

Мальчик согласился с готовностью, не оставлявшей ни малейшего сомнения в том, что он точно и быстро выполнит поручение. На один миг он позабыл любовь к славе и врожденную ненависть к англичанам и английским индейцам, так ему хотелось добыть для своих сородичей редкостное сокровище. Зверобой остался доволен произведенным впечатлением. Правда, парень предложил взять с собой одного из слонов в качестве образца, но бледнолицый брат был слишком осмотрителен, чтобы на это согласиться. Зверобой хорошо знал, что слон, по всей вероятности, никогда не доберется по назначению, если доверить его подобным рукам. Это мелкое недоразумение, впрочем, быстро уладилось, и мальчик начал готовиться к отплытию. Остановившись на платформе и уже собираясь ступить на плот, он вдруг передумал и вернулся обратно с просьбой одолжить ему пирогу, потому что это могло-де ускорить переговоры. Зверобой спокойно ответил отказом, и, помешкав еще немного, мальчик стал грести прочь от «замка» по направлению к густым зарослям на берегу, до которого было не больше полумили. Зверобой сел на табурет и следил за удалявшимся посланцем, пока тот не исчез из виду. Потом охотник окинул внимательным взглядом всю линию берега, насколько хватал глаз, и долго сидел, облокотившись на колено и опершись подбородком на руку.

В то время как Зверобой вел переговоры с мальчиком, в соседней комнате разыгралась сцена совсем другого рода. Хетти спросила, где находится делавар, и, когда сестра сказала ей, что он спрятался, она направилась к нему. Чингачгук встретил посетительницу ласково и почтительно. Он знал, что она собой представляет и, кроме того, его симпатии к этому невинному существу укреплялись надеждой услышать какие-нибудь новости о своей невесте. Войдя в комнату, девушка села, пригласила индейца занять место рядом, но продолжала молчать, предполагая, что вождь первый обратится к ней с вопросом. Однако Чингачгук не понял ее намерений и продолжал почтительно ожидать, когда ей будет угодно заговорить.

— Вы Чингачгук, Великий Змей делаваров, не правда ли? — начала наконец девушка, по своему обыкновению совершенно просто.

— Чингачгук, — с достоинством ответил делавар. — Это означает «Великий Змей» на языке Зверобоя.

— Ну да, это и мой язык. На нем говорят и Зверобой, и отец, и Джудит, и я, и бедный Гарри Непоседа.

Вы знаете Гарри Марча, Великий Змей? Впрочем, нет, вы его не знаете, потому что иначе он бы тоже рассказал мне о вас.

— Называл ли чей-нибудь язык имя Чингачгука Поникшей Лилии? (Ибо вождь этим именем решил называть бедную Хетти.) Провела ли маленькая птичка это имя среди ирокезов?

Сначала Хетти ничего не ответила. Она опустила голову, и щеки ее зарумянились. Потом она поглядела на индейца, улыбаясь наивно, как ребенок, и вместе с тем сочувственно, как взрослая женщина.

— Моя сестра, Поникшая Лилия, слышала такую птичку! — прибавил Чингачгук так ласково и мягко, что мог бы удивить всякого, кто привык слышать раздирающие вопли, так часто вырывавшиеся из той же самой глотки. — Уши моей сестры были открыты, почему же она потеряла язык?

— Вы Чингачгук, да, вы Чингачгук. Здесь нет другого индейца, а она верила, что должен прийти Чингачгук.

— Чин-гач-гук, — медленно произнес вождь свое имя, подчеркивая каждый слог. — Великий Змей — на языке ингизов.

— Чин-гач-гук, — повторила Хетти столь же выразительно. — Да, Уа-та-Уа называла это имя, и, должно быть, это вы.

— «Уа-та-Уа» звучит сладко для ушей делавара.

— Вы произносите не совсем так, как я. Но все равно, я слышала, как поет птичка, о которой вы говорите, Великий Змей.