Пролог (сборник) - Эдуард Веркин

Затем они продолжили.

Во втором кувшине сидела точно такая же обезьяна, что и в первом.

В третьем, четвертом и пятом тоже.

Великого тошнило от запаха и содержимого кувшинов, голова отяжелела, а к постыдной подколенной дрожи прибавилась еще и ручная, но ее Великий уже не пытался скрыть.

Ощущение беды продолжало сгущаться.

В шестой кувшин, видимо, когда-то заползла змея, ее кожу нашли на самом дне под слоем засохших отходов. А находившееся в кувшине существо омерзительно корчилось, извивалось на полу, шипело и пыталось укусить вошедших, выбрасывая в их сторону подозрительно длинный язык. Гвардейцу пришлось потрудиться – человекообразная змея ловко уворачивалась от его выпадов и плевалось черной слюной. Воин рассвирепел, проткнул человеку-змее горло, выпустил кровь и принялся рубить его в куски. В шестом кувшине Великий чуть не лишился чувств и не упал, но И. предусмотрительно поддержал его за плечи.

После шестого кувшина они сделали перерыв и долго отдыхали, сидя на земле.

В седьмом кувшине не воняло. На дне, утонув в толстом слое рыжей пыли, лежал скелет. По стенам проросла невысокая остролистая трава, и кувшин походил на мохнатый изнутри шар.

– Почему он такой маленький? – спросил Великий. – Он карлик?

– Он просто не успел вырасти. – И. присел возле скелета на корточки и опустил руки в пыль, как в воду, и стал ими шарить по полу. – Так я и предполагал. – И. вытащил из пыли змеиную кожу. – Он не карлик, он ребенок. В эти два кувшина как-то заползли змеи, этого змея убила, а тот, вероятно, сам стал ею. Людей рядом с ним не было…

– И он стал подражать змее, – раздраженно закончил Великий. – И ничего божественного… Я понимаю. Ты выиграл наш спор…

– Еще один кувшин. – И. тронул скелет сапогом, и тот рассыпался в мелкие белые косточки. – Надо закончить все это дело.

– Я не думаю…

– Надо все-таки закончить. По-другому нельзя.

– Ты выиграл, и я дарую тебе Предгорье и право на владение, – торжественно сказал Великий. – Отныне ты…

– Вскроем восьмой кувшин, я осмелюсь на этом настоять! – И. никогда не перебивал Великого два раза подряд. – Вскроем!

Восьмой кувшин оказался пуст. В нем не было ничего.

Великий, И. и одуревший гвардеец стояли в кувшине и растерянно смотрели по сторонам.

– Может, мы забыли сюда его поместить? – спросил И., впрочем, довольно неуверенно.

– Шесть лет назад здесь еще кто-то был, – ответил Великий. – Последняя чистка показала, что все на месте. И это… – Великий указал на покрытый грязью пол. – Это откуда-то взялось?

– Печати точно целы? – И. подошел к стене кувшина и стал ее внимательно рассматривать.

– Я поднимусь, посмотрю. – Великий выскочил из кувшина и спешно поднялся по мостикам к его горловине.

Прикрученная к решетке золотой проволокой печать была нетронута, как он и предполагал. Великий сорвал ее и внимательно осмотрел потемневший свинец, поворачивая его и так и сяк на солнце и убеждаясь в том, что печать за прошедшие годы никто не тревожил. Сверху было видно, как на дне копошится гвардеец, расковыривая по приказу И. донную грязь.

Великий попробовал приподнять решетку, но напрасно, она прочно вросла в насыпанный между кувшинами грунт, и Великий едва не сорвал себе спину. Он присел на горловину кувшина, он ощущал усталость и безразличие, ему хотелось спать.

Великий улыбнулся, он вдруг понял, что, пока они возились со всеми этими кувшинами и обезьянами, он совсем перестал бояться.

– Спускайся, – позвал снизу И., и Великий спустился.

И. вышел из кувшина и теперь, сидя на невысоком бамбуковом стульчике, счищал кинжалом налипшую на сапоги глину. И. был мрачен.

– Печати, конечно, целы? – осведомился он, вытирая клинок о панцирь ближайшего воина.

– Целы.

– Внутри, кажется, тоже все в порядке, – сообщил И. – Никого нет, в стенках ни одной трещины, я проверил. Кто охранял кувшины?

Они допрашивали охрану больше трех часов, но не выяснили ничего, и Великий хотел уже прибегнуть к испытанию огнем, но И. сказал, что в этом нет никакой нужды. И нет нужды сидеть на этом солнцепеке, надо возвращаться во дворец.

– А может быть, это крысы? – предположил Великий.

– Крысы могли бы съесть и плоть и кости, но они не смогли бы подняться по полированным стенам, а крысиных скелетов в кувшине нет. Это не крысы.

– А муравьи?

– Муравьи оставили бы скелет. Это не крысы и не муравьи.

– А кто?

И. не ответил.

– Ответь мне! – потребовал Великий.

– Ты иди, отдохни. Я должен подумать и побыть один.

Великий сидел возле пантеры и смотрел, как зверь нервно ходит по клетке и с шумом втягивает воздух. Он кинул ей мяса, но пантера не стала есть. Ей было жарко, хотя по небу теперь то и дело проплывали невесть откуда взявшиеся пухлые облака, закрывавшие солнце. Свет-тень, свет-тень. Глаза устают.

В это время года не бывает таких облаков, белые облака – это ненормально. Да.

На галерее показался И. Он не спеша проследовал по балкону и так же не спеша спустился по лестнице, подошел и встал рядом с Великим, справа и чуть позади, как велит этикет.

– Кувшин не тронут, – сказал он. – Я осмотрел его еще раз. Только пыль. Пыль, пыль, пыль.

– Значит…

– Значит, восьмой обитатель сумел покинуть кувшин, пройдя либо через стенки, либо через решетку.

И. замолчал, а затем продолжил:

– Я надумал следующее. Предположим, что в человеке на самом деле может быть заложен какой-нибудь необычный Дар, пусть божественное зерно, как ты его называешь. Конечно, он есть не у всех, он есть лишь у немногих, например у одного человека на сто тысяч. Попав в обычную обстановку, в крестьянскую общину, к ремесленникам или к воинам, Дар, за своей ненадобностью, замещается другими полезными именно данному человеку навыками, ну, например, приемами взращивания риса, Дар чахнет, как растение, окруженное сорняками. Иногда это происходит не до конца, и Дар тлеет, как искра в очаге, проявляясь в припадках ясновидения или огромной физической силы. И появляются великие силачи или колдуны. Но обычно Дар все-таки погибает. А ведь подобный навык надо лелеять или хотя бы не мешать ему развиваться. И вот теперь представь, что в наш восьмой кувшин попал человек с Даром. Его ум не занят ничем, его ничего не страшит и не волнует, о пропитании ему заботиться не надо, и Дар зреет и растет, подобно упавшему на плодородную почву злаку. Он огражден от мира, вернее, для него мир – это кувшин. И закономерно, что он рано или поздно начинает размышлять: что находится вовне? И поскольку времени у него достаточно, он придумывает способ, как выбраться наружу.