Ливонское зерцало - Сергей Михайлович Зайцев

Холодно поблескивал меч.

По щекам сестры Анны потекли слёзы.

— Я... хочу... я... не хочу...

— Она прекрасна! — возопили женщины, заглушая её слабый голос.

Матушка Фелиция обернулась, кивнула на плаху:

— Ты должна обнять её, девочка!.. И испытание кончится быстро...

И всё парил над молодой ведьмой, всё медоточил красавец-инкуб:

— А мы восхитимся твоим мужеством, как только что восхитились твоей неприкрытой красотой. Ты безумно красива, Анна!.. Знаешь?

— Любишь ли ты Владыку? — вопрошали волшебники из толпы, округляли глазки.

— Отдашься ли ты ему? — скакали старые карги, потрясая седыми космами и ветхими юбками, вздрагивая овечьими сосками, дьявольскими метками.

— Да, я люблю его! — взяла себя в руки девушка. — Я люблю своего покровителя! Простите меня!.. Мне лишь немного страшно.

— Счастливица! — обливались слезами женщины.

— Она прекрасна! — любовались мужчины.

Сестра Анна, став на колени, обняла плаху. Тут девушку начала бить крупная дрожь.

Брат Меа Кульпа, жрец, отвёл рукой волосы с шеи девушки. Оглянулся на Фелицию:

— Вы мне велите, госпожа?

— Велю.

Сестра Анна всхлипнула, несколько раз вздрогнула от рыданий и затихла. Крепко-крепко зажмурилась, пальцами вцепилась в плаху. Руки её, лицо побелели. И...

Удивительно ярко сверкнул меч в свете свечей. Звучно хрустнули под клинком позвонки. Кровь тугой струёй брызнула на грудь жрецу и в толпу, залила плаху. Братья и сёстры, затаив дыхание, следили за происходящим. В тишине хорошо было слышно, как с глухим стуком упала на каменный пол голова. По другую сторону плахи осело обмякшее обнажённое тело жертвы. Жалкое, забрызганное кровью, оно не было уже так прекрасно...

— Прими её, Владыка! — выдохнула толпа. — Она мечтала о тебе, как все мы.

Тут Матушка Фелиция подскочила к плахе и, схватив голову за волосы, подняла её, повернула к себе лицом, заглянула в открытые глаза.

Толпа ахнула, видя ещё живые глаза девушки.

— Сестра Анна! — вскричала Фелиция. — Мне нужен знак, всего один незначительный знак! Ты видишь сейчас Владыку? Ты счастлива? Ты вошла в Люцифера?.. И он вошёл в тебя?..

Глаза девушки в несколько секунд остекленели и закрылись.

— Это знак! — возликовала Матушка Фелиция.

— Да! Есть! — кричала толпа. — Она соединилась с божеством. Она теперь наша госпожа!..

И тут взревел великий Бафомет, закачал рогами, застучал копытом по блюду. На чёрной шкуре засияли голубоватые искры. Клацнули жемчужно-белые зубы.

Матушка Фелиция, безмолвно склонившись перед идолом, положила голову сестры Анны на блюдо. И тогда Бафомет ударил сверху по голове многопудовым лакированным копытом. Затрещали кости, жалобно звякнуло блюдо. Сработал некий скрытый механизм, и блюдо с раздавленной головой ушло в нишу. Бафомет ещё некоторое время ревел, сверкал в полумраке огненными глазищами и покачивал козлиной головой.

Сильно пахло серой, трепетали огоньки свечей.

Братья и сёстры теперь безмолвно стояли на коленях.

Брат, хорошо исполнивший роль жреца, вознеся над головой сверкающий меч, прокричал торжественно и гордо:

— Меа Кульпа!.. Я сделал это! Соединил смертью несоединимое при жизни! Я, верный раб Сатаны!..

Братья и сёстры поднялись с колен, взялись за руки и, раскачиваясь из стороны в сторону, принялись распевать гимны во славу верховного Владыки — Люцифера. Ведьмы, колдуны и волшебники, чародеи и заклинатели, фокусники и гадатели, и демоны, демоны распевали с восторженными лицами, закрыв глаза. Брат Меа Кульпа ходил по рядам и щедро мазал поющим лбы тёплой ещё кровью сестры Анны. Снимали маски, желая крови на лоб. И тогда многие узнавали друг друга. Здесь и из замка были люди: несколько кнехтов, молодой повар, старик-пастух. И Хинрик был тут — расторопный слуга; везде успевал...

Так, с торжественным пением, ассамблея рассаживалась за длинные столы. Наливали друг другу по кубкам сладкую греческую мальвазию — красное вино, возбуждающее плоть, подготавливающее плоть к безумным танцам и распутству. Вкушали от блюд, принесённых демонами; вкушали и зажимали пальцами носы и закрывали глаза, ибо блюда сатанинские были и по запаху, и по виду своему столь мерзостны, что даже у умирающих от голода могли вызвать отвращение...

Глава 33

Гусь хоть и за море слетает, но вернётся гусем

Барон Ульрих Аттендорн передал сыну грамоту для старого магистра Фюрстенберга. Видно, нелегко далась эта грамота барону, что он обдумывал и писал её так много дней. Перешагивал барон Аттендорн, известный комтур, через честь свою, просил помощи для замка извне. Просить ему было — то же, что на колени стать. Унизительно ему было просить помощи даже у равного, даже у рыцаря Фюрстенберга. Вполне возможно, что послание Аттендорна было писано кровью — кровью сердца его. Но только не слезами — это точно!..

Когда уж собрана была немудрящая поклажа и выведены из конюшни кони, когда уж кони под сёдлами были, накормленные и напоенные крепкие кони, и нетерпеливо переступали копытами по траве, и косили глаза на распахнутые ворота, собрался Николаус кликнуть Хинрика, расторопного малого, к услугам коего привык и коего всюду таскал за собой.

Но Удо, поняв его намерение, просил:

— Хинрика с собой не бери, Николаус. Мне не нужны подлые свидетели моих похождений. Мы поедем вдвоём.

Так они и выехали вдвоём за ворота. Выехали они при мечах и кинжалах, но без доспехов. Молодой барон не на войну собрался, поездку эту мыслил исключительно как долгожданное развлечение, и роились у него идеи в голове, одна великолепнее другой, — какими приятностями скучную дорогу разнообразить, какими авантюрными выходками приукрасить, какими новыми амурами пыльные обочины убрать; тяжёлые доспехи были бы некстати (надень на петуха доспехи, и он не сможет распушить хвост). А юный сын купеческий о доспехах и не вспоминал, так как, кажется, в жизни их не нашивал и без них (но с кошелём на поясе) чувствовал себя хорошо — уверенно и вольготно; засидевшийся в замке, с оживлением и любопытством он смотрел вперёд.

Не проехали они по дороге и мили, как Удо, любитель и знаток женских прелестей, повернул коня на известную ему тропу.

— Я покажу тебе, друг Николаус, где купаются эстонские девки, дочки вилланов, — и он нетерпеливо вонзил шпоры в бока коню. — Иные из девок очень даже недурны.

Они проехали невозделанным полем между нескольких живописных больших камней и кустиков вереска. Башни замка были хорошо видны сзади. А впереди — за невысоким взгорком — Николаус увидел