Марионетка для вампира - Ольга Горышина

— Она ушла. И не вернется до следующей полуночи. Этот маленький мерзавец не сказал мне, что вчера она уже пыталась убить тебя. Ведь это было, да? Она уже душила тебя?

— Кто? — с трудом выдохнула я.

— Хватит, Вера! Ты прекрасно знаешь, кто…

На моих полуоткрытых губах появились пузырьки. Хорошо, что слюна, а не рвота. Но облизать их я не смела. Как и шевельнуться. Что он только что мне сказал? Я не попросила повторить. Я просто качнулась назад, но сильные руки толкнули меня обратно к груди, и ладонь вновь накрыла мне затылок.

— Еще два дня, — шептал Милан. — Две полуночи. Две четверти часа. Всего полчаса страха, и мы победим ее. Вдвоем. Думаю, теперь ты будешь работать с удвоенным усердием. С таким, с каким Элишка только что пыталась убить тебя. Все, что она может, это открывать двери и душить. Больше ничего — сколько бы ей ни хотелось остановить создание куклы, у нее ничего не выйдет. Она не может двигать предметы, не может поджигать, не может даже залить все водой, хотя ни глине, ни гипсу, ни ткани вода и так не страшна. Все, что она может, так это попытаться убить мастера. Но я не дам ей это сделать, я тебе обещаю. Я опоздал на минуту. Эта чертова дверь. Я так хотел, чтобы ты чувствовала себя хозяйкой, потому и отдал тебе единственный ключ. Даже подумать не мог, что ты просидишь здесь до полуночи. Я еле выбил этот чертов замок, еле выбил…

В какой-то момент он отстранил меня от себя, но я все равно не видела его лица, перед глазами висела пелена слез, беззвучных. Я не плакала, нет…

— Вера, только не плачь, — барон вдруг опустился передо мной на колени и стиснул талию. — Я обещаю, что даже волосок не упадет с твоей головы в моем доме. Ты мне веришь?

И тут я не выдержала. Только не расплакалась — ведь плакать мне запретили, а рассмеялась, вернее расхохоталась, даже можно сказать — заржала, как сивая кобыла, хотя и не знала, как та ржет… И не хотела знать, как не хотела слушать барона и видеть его перед собой на коленях. Единственное, что хотелось сделать, это схватить маску и разбить ее об обогреватель, если уж не о голову самого барона. Убежать, хоть вот так, без всего, в ночь, под снег, который давно залепил окно. Да так сильно, что не видать, какая нынче луна — полная, должно быть, раз у безумцев обострения, во время которого они заодно принимают в свои нестройные ряды новых членов…

Неожиданно смех сменился рыданиями. Громкими, жуткими, разрывающими грудь. Барон не рванул меня вниз, рванул наверх вместе с собой, донес или дотащил до раковины и чудом только не сунул голову напрямую под кран, а только лишь плеснул в лицо ледяной водой. Я не отфыркивалась, как собачка, просто перестала произносить любые звуки. Мы смотрели друг другу в глаза и на заднем плане бежала из крана вода. Минуту, две, пять, пока не иссяк в баке ее запас. Именно так, раз барон не оборачивался, чтобы завернуть кран.

— Вера, все будет хорошо, — наконец произнес он и подхватил меня на руки.

Я не сопротивлялась, но и не взяла его за шею. Все тело одеревенело. Мы миновали комнату с куклами, вышли в темный коридор и… Ко мне вернулись силы, когда я поняла, что он прошел мимо моей спальни. Сдерживает слово — ее порога не переступает! Я ударила его в грудь со всей силы, и другой на его месте хотя бы от неожиданности, если не от боли, разжал руки.

Я не успела еще придумать, что стану делать, когда окажусь на полу. Бежать некуда… В двери моей спальни нет засова. Выбить во входной двери замок у меня не хватит сил. Разобью окно, а что дальше? А дальше мне было плевать… Я дернулась еще раз, еще и еще, но силы были неравны — Милан спокойно снес даже оплеуху, а ноги мои попадали лишь по воздуху. Да и коридор был коротким, слишком, для того, чтобы барон успел прочувствовать мой гнев. Кричать я не кричала, понимая, что никому здесь дела нет до моих криков!

Барон толкнул дверь ногой и швырнул меня на свою кровать, как надоевшую ношу. Я на мгновение замерла, а потом обмякла — из меня, точно из шарика воздух, вышла вся смелость, которая к храбрости-то не имела никакого отношение, больше к испугу и глупости. Ну что я против него — только разозлю, и он повторит со мной то, что сделал в мастерской, придушит. Как он влез в мое сознание с этим призраком, одним чертям известно…

— Я же сказал, тихо!

Но я уже и так лежала тихо и не собиралась ни кричать, ни драться. Вернее, мой мозг не хотел этого делать, но стоило барону прижать коленом перину, как я заехала ему в лицо пяткой. Вернее, хотела, но он поймал ее и прижал ногу к моей груди с такой силой, что мне показалось, я слышу хруст ребер. Нет, то был свист кушака, который барон выдернул из шлевок. Я волчком перекатилась на противоположный край, но свалиться на пол не успела. Барон схватил меня за руку и притянул к себе.

Я все еще не кричала. Возможно, боялась кляпа. А пока он всего лишь скрутил мне за спиной руки и затянул кушак узлом у меня на животе поверх заляпанного высохшим гипсом фартука. Теперь при неловком падении с кровати, я могла повредить себе и голову, и руки.

— Сейчас ты успокоишься, и мы поговорим.

Барон выпрямился и, махнув халатом, будто черным крылом, сделал пару шагов от кровати. В темноте я прекрасно видела его силуэт, и слух у меня тоже обострился. Это был хрусталь. А в хрустале — коньяк. Барон толкнул меня под спину, и я села.

— Пей, не отравишься, — хмыкнул Милан и впечатал бокал мне в губы, за которыми стучали зубы. От страха, холода или еще черт знает чего…

Я проглотила алкоголь залпом и зажмурилась от горечи и жгущего грудь огня. Барон стащил с себя халат и закутал меня в него на манер смирительной рубахи, даже рукава на спине завязал. Спасибо. Так спокойнее. Раздевать меня он явно не собирался, а именно этого я и боялась.

— Фу… — я даже выдохнула в голос, и услышала смешок Милана, который подвинул к кровати массивное кресло.

— Отпустило? — спросил он. — Это хорошо, но развязывать тебя я не буду до самого утра.

— У меня болят руки, — проговорила я, сглатывая горькую, отдающую коньяком, слюну.

— Меньше драться надо было. У меня тоже щека болит. Вы, женщины, любите пользоваться тем, что нам воспитанием запрещено давать вам сдачу, а порой очень хочется настоящего равноправия полов.

Я опустила взгляд. Не то, чтобы мне сделалось стыдно, а просто у меня защипало глаза. Нести меня в свою спальню для разговора не было никакой нужды. Он прекрасно понимал, о чем я подумаю в первую очередь при таком раскладе. И сейчас должен знать, как смешно в устах убийцы звучат слова рыцарства.

— Я очень извиняюсь, — проговорила я все-таки после довольно длительной паузы. — Развяжите меня, пожалуйста, или хотя бы поправьте руки. Мне действительно больно.

Барон пересел на кровать и, обхватив меня с обеих сторон руками, принялся снимать путы. Его дыхание обжигало, но я старалась не дышать. Темно, ночь, под нами мягкая кровать и никого вокруг. Даже без грубости я не хочу, чтобы это случилось. Барон не спал. Эмоции в нем зашкаливают — просто девятый вал!