Бэтмен. Убийственная шутка - Гэри Филиппс

Нервные, кровавые образы стали появляться чаще и, что ещё хуже, они как будто поднимались с экранов и летели к нему, как кадры с тянущимися к солнцу растениями на ускоренной перемотке. Теперь стало совершенно ясно, что это женские части тела. Все до подробностей.

Шаткая вагонетка ехала прямо к большой, дерганой проекции видеозаписи. Она была такого плохого качества, как будто ее изъяли с камеры безопасности на бензоколонке. В центре изображения находилось что-то, похожее на мертвое женское тело с неестественно расставленными ногами. Над ним склонилась темная фигура, знакомое белое лицо повернулось к камере.

Джокер.

Он продолжал напевать, пока его изображение на большом экране обнимало обнаженную, распростертую женщину, приподняв ее за плечи с ковра.

Это… это мой ковер?

Казалось, что туннель из дергавшихся, окровавленных частей женского тела смыкался вокруг него, каждая фотография была хуже предыдущей, но он не мог оторвать глаз от большого экрана посередине. На этих грубых статичных кадрах Джокер наклонил голову женщины к камере, он поднял её окровавленную руку и взмахнул ей, по его губам можно было прочесть слова:

СКАЖИ: «ПРИВЕТ, ПАПА!»

Это была Барбара.

Он больше не понимал, как кричал, мысленно или вслух, но ее имя эхом отдавалось в нем, как взрывная волна, разрушая все на своем пути.

— С ума! — эхом вторил адский хор из уродов, похожих на детей, они цеплялись за него и визжали в уши. — С УМА! С УМА! С УМА!

Он больше не мог контролировать свое разбитое тело. Он бросился на ремни, рыдая и воя:

— БАРБАРА!

Он должен добраться до нее. Должен…

— Барбара… — Его голос почти пропал, превратившись в мучительный шепот, перемежаясь со слюной и желчью. — Барбара, детка. О Боже, нет…

Последовала тишина, а потом в звуковой системе появились помехи. Динамик по-прежнему работал.

— Эти кадры транслировались на все компьютеры Готэма, — промурлыкал Джокер откуда-то из темноты. Может быть, из головы Гордона? — Их уже никак не забрать. Каждый полицейский, каждый библиотекарь, все это смотрят.

— Все смотрят! — Его поющие тюремщики вторили своему хозяину. — Все смотрят!

— Все знают, что ты не смог защитить ее.

— Все знают! — Снова хор. — Все знают! Все знают!

— Он знает, — сказал безумец.

Гордон так отчаянно хотел, чтобы все пропало. Хотел биться головой о железную перекладину, пока все не пропадет навсегда. Но он не мог даже пошевелиться. Он не мог избежать зверств, которым подвергалась его единственная дочь от рук этого хихикающего чудовища. Они были вокруг него, внутри него, выжжены в его сознании навсегда.

На какое-то ужасное мгновение показалось, что Джокер все-таки угадал. Что осознание его полной и абсолютной неудачи — и как комиссара полиции, и как отца — было слишком болезненным, чтобы его вынести. Что единственный выход — это впасть в безумие.

Постыдное, трусливое и непреодолимое желание отказаться от ребенка, которое Гордон испытывал в тот момент, будет преследовать его до самой смерти. С этим осознанием глубоко внутри него вспыхнул гнев.

В конверте лежала карточка билета. Бэтмен держал ее в руках, одетых в перчатки. На билете было написано:

Он перевернул его. На обороте была записка, написанная от руки фиолетовым мелком:

Бэтмен прищурился и сжал билет в кулаке.

Цирк.

Он покинул крышу, кинув скомканный билет на карниз, а Буллок наблюдал, как он спускается к Бэтмобилю.

Джокер стоя дожидался в конце горки «Поезда-призрака», когда ярко окрашенные двери распахнулись и вагонетка вылетела наружу, врезавшись в аварийный бампер в конце пути. Голова комиссара откинулась назад, а затем перевалилась вперед, струйка слюны соединила его подбородок с редкими белыми волосами на груди.

— А, вот и они! — сказал Джокер. — Надо же, вот уж действительно «Поезд-призрак». Когда они заходили, парню в центре было не больше семнадцати, а трое его приятелей были звездами профессионального баскетбола!

Три гротескные фигуры по-прежнему толпились возле Гордона, когда крепление поднялось, и он прислонился к нему лбом.

— Вы только посмотрите на этого беднягу, — продолжал мужчина с ухмылкой, опираясь на трость. — Вот что творит доза реальности.

Похитители-лилипуты вытащили Гордона из машины.

— Как вы понимаете, сам я никогда не прикасаюсь к этой дряни. Она вечно мешает галлюцинациям.

Мучители пнули комиссара, он споткнулся и упал перед Джокером. Одна рука соскользнула в лужу, и Гордон рухнул в нее лицом.

— Ну, здравствуйте, комиссар, — сказал Джокер. — Как дела?

Не получив ответа, он наклонился ниже:

— Комиссар?

Ответа по-прежнему не было.

— Алло?

Только прерывистое дыхание.

— Есть кто дома? — спросил он, на этот раз громче. Это было оскорбительно.

Наконец он выпрямился, на его лице появилось отвращение. Дождь снова усилился, обрушился на зевак и разбрызгал лужи вокруг них.

— Господи, как скучно, — провыл он. — Этот человек — настоящий болван! — Он покрутил пальцем у виска. — Уведите его и посадите в клетку. Может быть, он оживится, когда обдумает свое положение. Поразмыслит о жизни и ее бессистемной несправедливости.

Он наклонился, положил подбородок на трость и уставился в лужу, напомнившую ему сточную канаву, которую он видел много лет назад…

— Эй, пошли! Хорош мечтать.

Подняв глаза, он увидел, как жалкое подобие человека тащат по грязи, словно побитую собаку, но как бы смешно это ни было, зрелище быстро ему надоело. Подставив лицо холодному дождю, он закрыл глаза и почувствовал в груди странную, едкую, пульсирующую боль. Тошнотворный лихорадочный жар, который невозможно было погасить, как безответную любовь.

Где Бэтмен?

Почему его так долго нет?