Коммандер - Виктор Коллингвуд

— Да, конечно.

— Тогда где я могу расположиться?

Я указал ему воз, нагруженный менее других.

— С вашего позволения, коммандер, я заночую здесь. Хочу привыкнуть к бивуаку.

— Да, пожалуйста, можешь залезать под любую телегу.

— Господа, господа, идите скорее в город, — к нам подбежал взъерошенный сержант.

— Там на площади поставили столы и кормят всех в честь праздника, откупорили бочки с элем и вином, а потом будет фейерверк!

— Бочки с элем? Такое нельзя пропустить! — прогудел Рейсснер, и мы вернулись в город.

Веселье действительно было в разгаре. На площади и даже на прилегающих улицах поставили импровизированные столы и лавки — на пустые бочки укрепили настил из досок, а тем, кто сидел возле ратуши, даже застелили скатерти из красных и синих кусков полотна. Народ за столами ел с тарелок, выпеченных из грубого ржаного хлеба, пользуясь ломтями такого же хлеба как ложками.

Но, несмотря на видимую демократичность праздника, все оказалось не так просто. Все были рассажены в строгом порядке — ремесленники сидели по цехам, под своими цеховыми штарндартами, торговцы — по гильдиям и землячествам. Попытка подсесть за чей-то стол вызывала насмешки: в лучшем случае нам предлагали доесть хлебную тарелку, пропитанную соком и жиром мясных блюд, которых на нее накладывали. Я понял, почему Клаус не остался на праздник — похоже, его бы никто тут не накормил.

Вдруг раздалось протяжное, заунывное пение. Все отставили свою трапезу и вышли из-за столов, выстроившись вдоль главной улицы. Некоторые в передних рядах стали на колени, молитвенно воздев руки долу.

— Что происходит? — спросил я одного из горожан в модном красно-белом шапероне, «по-господски» закрученном на голове.

— Шествие неофитов, — отмахнулся он от меня. — Помолись за этих будущих мучеников!

Впереди показалась колонна людей, облаченных в белые одежды. Каждый нес в руке факел, и каждый, как зачарованный, смотрел на него. Возглавлял колонну проповедник Велисарий, несший на высоко поднятых руках блюдо с ярко пылающим в нем огнем.

— Да осветится ваш путь! Да сгинет тьма! Да воссияет Свет во всей земле! — выкрикивал он, пока шедшие за ним неофиты печально пели псалмы.

Все понятно. Неофиты — будущие зилоты. Все свое имущество отдали Церкви. Теперь до конца жизни отправятся в монастыри, молиться Неизбывному Свету. И все — сугубо добровольно, конечно же.

Знакомое лицо вдруг мелькнуло в череде несчастных, проходящих мимо с факелами. Белобрысые волосы, долговязый, неуклюжий…. И совершенно стеклянные глаза, уткнувшиеся в свой факел!

Стусс?

— Гелло! Эй, Гелло! Ты как там оказался?

Меня толкнули в бок.

— Запрещено! Ты что, орочьих грибов объелся?

Точно. За отговор от подвига послушничества тут могут наказать очень сурово, вплоть до пожизненного раскаяния в катакомбах…

Я еще раз кинул взгляд на фигуру юного оруженосца, как в саван, закутанную в белый плащ. Вот уж от кого не ожидал бы религиозного рвения! Что-то здесь не так. Что-то очень, очень неправильное происходит в этом городе. Да и только ли в нем?

Глава 29

Мы выступили ранним утром, пока солнце еще не встало. Хозицер и Руппенкох прибыли на лошадях. К моему удивлению они решили выезжать отдельно от нас.

— Не следует, чтобы в городе знали про то, что мы идем в одну сторону, — пояснил хауптфельдфебель.

Глядя на них, я тоже решил пойти верхом, как истинный военачальник, а не в фургоне, как всегда.

Маг явился последним, почти к самому отъезду. Все были на месте, кроме валлета Стусса.

Значит, не показалось.

Солдаты бросали костры, наскоро расставались с заведенными тут за несколько дней подружками и спешили за телегами следом.

Так, а что там за крики?

— Шумпер, что за баба там орет на все поле?

— Коммандер, там какая — то женщина ищет своего сына.

— А мы не принимали тут никого в свой отряд?

— Насколько я знаю, нет. Но в любом случае мы тут не причем — она говорит, ее сын — еще отрок. Вряд ли бы кто-то взял его в строй!

— Ясно. Ну, пора отправляться.

Я тронул поводья, и отряд двинулся, постепенно растягиваясь по Южной дороге. Безутешные женские крики потонули сзади в скрипе тележных осей.

— Эй, Литц, — я подъехал к магу, сидевшему на облучке с Птахом. — Это ты там вчера притворялся светошей?

— Вы очень непочтительно отзываетесь о ваших братьях по Свету, сударь, — ответил он ехидно.

— А Стусс? Это ты его определил в неофиты?

— Это судьба, — откликнулся маг. — Свет выбрал его!

— Это Стусса-то? Да этот идиот не разу в жизни не молился добровольно. Кстати, а ведь поскольку юнец потерян для этого мира, мы можем разделить и его барахло!

Предложение вызвало известный энтузиазм. Имущества у валета было немного, но все-же нам было, что разделить. Мне достался его меч — не самый лучший и не самый острый, но зато довольно легкий клинок, намного лучше подходящий для тренировк, чем мой неуклюжий тесак.

Задержавшись из-за этого с отъездом, мы решили сразу же провести утреннюю молитву. Здесь положено молится на восход и на закат. Как только первые лучи солнца осветили кроны деревьев, все бросили свои дела и начали возносить хвалу Свету. Затем отряд Шумпера запел хвалебный гимн, и мы тронулись дальше.

Мы отбыли из города почти одновременно с началом ярмарки, которая следовала сразу за праздником. Два дня навстречу нам постоянно попадались возы, а то и целые караваны торговцев из окрестных земель. Каждый раз начинался спор, кто должен уступить дорогу, иногда он длился и час, и более того. Меня такие пустые разговоры утомляют, потому на дрязги с купцами я выделил Рейсснера. Тот охотно скандалил с кем угодно и по любому поводу, орал, артистично хватался за топор или кинжал, горячил коня и ругался как пьяный грузчик. «Дорогу отряду Пресветлой Церкви! Съезжай с пути, обормот!» — то и дело раздавался впереди его сиплый, пропитой голос.

— Похоже, ему это даже нравится, — заметил Шумпер, когда наш авангарднер — коммандант от души врезал какому-то купцу так, что тот свалился с лошади.

— Чертов солдафон, — прошипел тихонько Литц. Рейсснер ему не нравился.

— Может, стоит указать ему действовать поспокойнее, а, коммандер? — спросил Линдхорст, рассевшийся на задке впереди идущей повозки.

— Не стоит, Курт. Когда человек с таким пылом исполняет свои обязанности, не следует его расхолаживать.

— Он так кого-нибудь пришибет, и будем отвечать, как с этими кабанами под Мортенау.

— Вам отвечать не придется, вы же в этом не замешаны!

— Если впереди нас ждет засада зверолюдей, придется, как и всем нам. А повозка, на которой я еду, как раз с их