Как начать разбираться в архитектуре - Вера Калмыкова

Так – с тонкой скрупулезности, с любви к уюту, с почти религиозной привязанности к миру вещей – начиналась бытовая живопись бюргеров. Никогда впоследствии быт не рисовался в столь поэтических тонах священнодействия и достоинства. Бюргерское сословие северных стран находилось в тот момент на раннем этапе развития. На его плечах лежали большие исторические дела, сформировавшие незаурядные характеры, выработавшие, кроме повышенного уважения к материальным ценностям, еще и стойкость, корпоративную сплоченность, верность долгу и слову. По словам Томаса Манна, бюргер был средним человеком в самом высоком смысле.

Любя материальный мир, Кампен не мог не полюбить и такую материю, как фактура предметов и свет, а шире – пространство, воздух. Эмпирическим путем, не предаваясь вычислениям и философским размышлениям, он пришел к изобразительному постижению глубины пространства, к тому самому, что позднее стало называться перспективой. Его занимали связи между предметами и фигурами в пространстве, и он научился передавать атмосферу, объединяющую живое и неживое. Освещенность ставил на службу смыслу – и потому выделял светом самые важные элементы композиции. Светотенью передавал объем трехмерных фигур. Активно используя рефлексы, воспроизводил естественную для человеческого глаза связь между разноцветными объектами и даже оттенками одного и того же цвета в природе, в человеческом жилище, в храме, на открытом воздухе.

Человек, существующий в условиях, максимально приближенных к жизненным, переставал на картинах Кампена быть изолированным от окружающего мира, как это было зачастую в готическом изобразительном искусстве. Персонажами художника овладевало какое-либо одно стремление, одна эмоция: тихое созерцание, погруженность в свое занятие, означавшая и углубленность в самое себя. Мадонна у Кампена всегда предельно сосредоточена на Своем Ребенке. Той же сосредоточенностью полны и лица обычных людей на портретах живописца – Генриха фон Верля, Робера де Масмина. Даже в многофигурных композициях («Рождество», «Обручение Марии») Кампена нет ощущения шума, всегда сопутствующего многолюдству, как на картинах итальянцев – например, Беноццо Гоццоли или Витторе Карпаччо; здесь все исполнено какой-то особой тишины, люди дышат тишиной, вслушиваются в тишину. Глаза закрыты или полузакрыты, лица опущены. Некоторая замкнутость, житейское целомудрие – вот основные настроения персонажей Кампена.

В «Благовещении» Кампена (создана около 1430 года) фоном для встречи Марии и ангела стал готический собор. И это очень важно в связи с темой архитектуры: хотя здание на изображении носит символический характер (это прообраз будущего общехристианского мира, выросшего со временем из будущего ребенка Девы), все же перед нами и городская среда, вполне комфортная и обжитая, о чем свидетельствует трогательная бытовая деталь – мягкая подушечка для сидения, лежащая позади Богоматери на лавке. Точно такую же подушечку мы видим на более раннем «Благовещении» Кампена (1420-е), происходящем в интерьере бюргергского дома. Там все устроено с величайшим комфортом, но ведь на то и дом! И то, что домашняя вещь перекочевывает в храмовое пространство, является однозначным свидетельством того, что готический город стал своей, удобной, желанной средой обитания для нидерландца XV века.

Между прочим, о размерах готической комнаты позволяет судить центральная часть полиптиха Дирка Баутса «Таинство святого Причастия» (1364–1367). Перед нами перспектива помещения. Слева окна, справа арочный проход в другую зону. На заднем плане камин. Перед нами стол, развернутый по ширине. По длинной стороне вплотную друг к другу умещаются пять человек, по короткой – трое. Так что не очень-то роскошествовали даже состоятельные нидерландцы. Зато их дом был настолько дорог им, что они могли представить себе, будто Тайная Вечеря происходит непосредственно в этом пространстве. Остается только позавидовать…

А раз среда обитания хороша и каждый предмет в ней доставляет удовольствие и радость, значит, материальный мир – спутник и друг человека и на пути к Господу. И вот уже на «Благовещении» 1420-х годов белая лилия, символ чистоты и непорочности и классический атрибут Богоматери, не находится в руке ангела, а поставлена в прекрасную фарфоровую или фаянсовую вазу, возможно, дальнюю предшественницу знаменитых на весь мир делфтских ваз, спустя два столетия распространившихся по Европе…

Вот еще одна «Мадонна с Младенцем» работы Кампена. Длинное белоснежное одеяние широкими мягкими складками стекает на пол, глаза полузакрыты, грудь обнажена – такая нежная тишина знакома каждой кормящей матери. За спиной у Марии камин, закрытый, как это было принято, экраном. Обычная бытовая сцена! Но каминный экран овальной формы становится для Девы… нимбом! Мы воочию видим, как освящался быт в нидерландской живописи. Параллельно то же самое происходило и с городским пространством. Справа от Марии, слева от зрителя – окно, на сей раз не закрытое ставнями. За ним городской пейзаж: в глубине готический собор, наполовину закрытый домами. На заднем плане горы. Знак широкого христианского мира, безбрежного и бескрайнего. Однако попристальней присмотримся к ряду домов… Один из них, крайний левый (от нас), с белым вторым этажом… О, да не фахверк ли это?!

Там и здесь на картинах Кампена и многих его современников (не обязательно соотечественников – мы сейчас затронем важный момент всеевропейской истории искусства) изображены коленопреклоненные фигуры. Это донаторы, т. е. дарители, оплатившие изготовление того или иного образа в качестве приношения для того или иного храма. Донаторы просили изображать себя рядом с апостолами или святыми, поскольку желали вечно молиться Христу и Богоматери. Нечто подобное мы видели в далекой Месопотамии, если, конечно, еще не забыли о статуях с оттопыренными ушами.

К манере Кампена близко искусство Жака Даре (1403/1406–1470), которого до обнаружения старинных документов отождествляли с Мастером из Флемаля. Кстати говоря, именно поэтому то «Благовещение» на фоне готического собора, которое выше рассматривалось как произведение Кампена, многие искусствоведы сегодня считают созданием Даре. Смысл работы от этого, впрочем, не меняется, а сами мастера спорили бы лишь в том случае, если путаница в вопросах авторства испортила бы им ситуацию в корпорации: на ранних этапах Возрождения «я» художника было не так важно ему самому, как позже.

По сравнению с Кампеном Даре более утончен, откровенно тяготеет к роскоши: его типажи отличаются тонкостью черт, интерьеры подчеркнуто богаты, всюду золото, дорогие ткани. Но блеск драгоценностей лишь выделял основную идею и этого художника, и нидерландского искусства в целом, и всей живописной традиции в Европе: события Священной Истории, описанные в Библии, мистически осуществляются в современной мастеру повседневности и одновременно – в высоком духовном плане, в вечности. История, современность, вечность – вот три временных и пространственных области, важных для мастера раннего Ренессанса. И они, если говорить нашим языком, одновременны.

Даре (если иметь в виду те работы, которые точно атрибутированы как созданные им) любил помещать своих героев на открытый воздух, в пространство не городское, а сельское. В «Поклонении волхвов» слева от зрителя – хлев, в котором произошло Рождество. Для нас интересна конструкция этого простого деревянного здания, без всяких сомнений типичная для нидерландского сельского строительства того времени. Крыша явно крыта соломой поверх деревянных стропил, у входа – опорный столбик, укрепленный диагональными распорками для прочности. Видны даже гвозди и фактура дерева, которая в середине начинает вдруг напоминать… храмовую фресковую роспись доготической и послеготической эпохи!.. Воистину, загадки старых мастеров неисчерпаемы.