Иван-царевич и С. Волк. Жар-птица - Светлана Багдерина

Сухой просмоленный тес на крыше занялся в одно мгновение, как спичка. Новое зарево подпрыгнуло, озарило окрестности, метнулось направо, налево, вперед…

— Проклятье!

— Уходим!

— Всех сгною!

— Склады!

— Склады!!!

— Склады горят!!!

— СКЛАДЫ ГОРЯТ!!!!!

* * *

— Больше одной в руки не давать!

— Проходите, не задерживайтесь!

— Куды прешь!

— Я с утра тут за этим мальцом занимала!

— Не помню я тебя!

— Вас тут не стояло, гражданочка!

— Не надо ля-ля! Я свои права знаю!

— Ты свои права мужу на кухне качай!

— Убери руки! Руки убери, кому говорят!..

— Не трогай меня, мужланка!!!

Конечно, всякий мало-мальски цивилизованный человек уже понял, что эти звуки издает не кто иной, как многорукое, многоногое, многоголовое и, самое главное, многоротое существо, которое заводится в любом населенным пункте после того, как известие о том, что продовольственные склады намедни сгорели дотла, становится общественным достоянием — очередь за хлебом.

— Кто же поджег склады, не знаете? — тихий интеллигентный голос.

— Нет, не знаю. Но говорят…

— Тс-с-с!

— Говорят, что кронпринц Сержио имеет к этому отношение…

— Куда смотрит его величество!.. Он бы такого никогда себе не позволил!.. Наверное.

— Молод ты еще, сынок. Не помнишь его, пока он еще просто братом короля был… А я во как помню! — присоединился тщедушный дедок с всклокоченными седыми волосенками на затылке. — Еще вот таким я его помню.

— И что?

— А-а, — махнул сухонькой ручной старичок. — Яблоня от яблока недалеко падает.

— Тс-с-с!

— Шарлемань Шестнадцатый, упокой его душу Памфамир-Памфалон, небось своему сынку такую бы взбучку задал!..

— Целых полчаса, наверно, выговаривал бы!

— Упокой его душу Памфамир-Памфалон…

— Чью?

— Сыночка маленького его, инфанта Шарлеманя, дитятко безвинное…

— Царствие ему небесное…

— Будет пухом земля…

— А я вот слышал…

— Тс-с-с!

— А я вот слышал, что не погиб его высочество тогда.

— Да не могет такого быть!

— А если может?

— А если правда?

— Тела-то тогда не нашли, сынки, помню я…

— А могилка чья в склепе?

— Пустая. Старого короля меч, вроде, говорят, нашли, а от наследника — ничего…

— Страх-то какой, боженька…

— Нынешний король, рассказывают, приказал буквально просеять весь пепел сгоревшей деревни, каждый камушек перевернул.

— Вон он как своего брата с племянником жалел! А вы говорите!..

— Ага, жалел.

— Пожалел волк кобылу…

— Тс-с-с!

— Заживо сгорели ведь, говорят…

— Ох, не приведи Господь!

— А кто говорит-то? Наш король и говорит!

— М-да…

— А что ж ему еще-то говорить-то? Что жив где-то маленький принц?

— Ага, жди, скажет…

— Тс-с-с!

— А чего ж он маленький-то? Сейчас-то ему, наверное, годков восемнадцать исполнилось бы…

— А то ведь поди и исполнилось…

— Кабы жив-то он был, не страдали бы мы так, поди, от семени крапивного…

— Тс-с-с!

— Тс-с-с!!

— Тс-с-с!!!

— А, может, и найдется еще. Памфамир-Памфалон поможет.

— Помоги ему всемогущий Памфамир-Памфалон!

— А, может, и взаправду…

— Да-а, всякое ведь бывает…

— Не задерживайтесь!

— Один каравай в руки!

— Проходи, проходи, красавчик, не тормози народ!

Заворачивая хлеб в платок, Иоганн Гугенберг быстро оглянулся и зашагал прочь. Надо было занести по дороге хлеб деду и встать в другую очередь.

Через пару кварталов, проходя мимо хвоста своей старой очереди, он украдкой кивнул заспанному Ерминку. Тот, не прерывая разговора, подмигнул ему в ответ.

План подпольного комитета по освобождению Ивана-царевича начинал действовать.

Вечером комитетчики собрались на втором этаже одного из трактиров мастера Вараса. На этот раз собирались тайно, говорили тихо, пили мало — Серый объявил сухой закон до окончания операции. Возражений не было. Гарри не в счет.

— Все идет как по писанному, — докладывал сеньор Гарджуло. — В общей сложности наша труппа побывала сегодня в сорока очередях. И только в одной Кастелло за его слова чуть не побили. Порвали костюм.

— Сторонники Шарлеманя-Томаса?

— Что он такого сказал?

— Он сказал, что при Шарлемане Шестнадцатом было ничуть не лучше, а даже хуже, и что он любит теперешнего короля, и особенно благородного кронпринца Сержио.

— Ха!

— Гут. Чем хуже, тем лучше, — приговорил Волк, уписывая любимые бананы в шоколаде.

— В моей очереди он бы камзолом не отделался, — самодовольно заявил Ерминок.

— Да, ночной поджог, кажется, вывел народ из себя.

— И теперь от нас будет зависеть, куда мы его приведем, — если бы у князя Ярославского был жилет, он, наверное, заложил бы за проймы большие пальцы и добавил: «Социалистическая революция неизбежна, батенька». И сам удивился бы. Но, ко всеобщему облегчению, жилеты на тот период только вышли из моды, и Вондерланд — несостоявшаяся колыбель — мог спать спокойно, хоть опасный момент и историческая месть были так близки…

— Я постоял в семи очередях, — начал свой доклад мастер Варас, — и…

На лестнице раздались торопливые шаги, дверь распахнулась, ударившись о загрустившего Гарри, что оптимизма ему не добавило, и в комнату влетел первопечатник.

— Друзья, — едва перевел он дыхание, — Я хочу сообщить вам принепре… пренипре… при-непри… плохую новость. Помните, мы говорили тогда, что у потерянных кронпринцев всегда есть талисман, по которым их опознают старые няньки?

— Не талисманы, а привычки.

— Не привычки, а родинки.

— Не няньки, а пастухи.

— Какие пастухи? Какие родинки? Я говорю про пропавшего кронпринца Шарлеманя!

— И садовники тоже.

— Какие садовники?!