Наполеон, или Миф о "спасителе" - Жан Тюлар

Две категории выигрывают от роста сельскохозяйственного производства и сложившейся в ходе войны конъюнктуры: крупный землевладелец и поденщик. Благодаря капиталам и плодородным почвам землевладелец богатеет и в неурожайные годы, такие, например, как 1801-й. В обычное же время он извлекает выгоду из расширения рынков сбыта, которыми обеспечивает его наполеоновская армия. «Наши победы, раздвигая границы Империи, благоприятствуют продаже сельскохозяйственной продукции, — замечает в своих мемуарах Кайо. — И вот половодье пшеницы затопило народы, скудные земли которых не могли обеспечить вызревание тучных нив». Замечание справедливое, если говорить только о севере и востоке, не имея в виду атлантическое побережье.

Что касается поденщика, этого деревенского пролетария, на долю которого приходится от 60 до 70 процентов всего сельского населения, то он извлекает свою выгоду из нехватки рабочей силы, вызванной увеличением рекрутских наборов. Обусловленный ими рост заработной платы достигает за период с 1798 по 1815 год 20 процентов. И так как его благосостояние растет, он время от времени претендует на роль (правда, весьма скромную) покупателя при очередной распродаже национального имущества. Префект департамента Вар Фоше говорит о поденщиках, которые «благодаря экономии и не слишком разорительным сделкам» приобрели небольшое поле для обработки в сверхурочное время. В округе Прован из 84 тысяч гектаров пахотных земель 34 680 гектаров обрабатывали 6 271 человек. Они были взяты на учет в ходе переписи населения. Хотя это покажется странным, некоторые поденщики нанимают слуг, пастухов и извозчиков. Они явно выбиваются в люди, раздражая окружающих. «Поденщики ведут себя дерзко и вызывающе с тех пор, как цена на них возросла в результате рекрутских наборов», — констатирует автор статистического отчета департамента Нор. Стремясь не допустить чрезмерного роста заработной платы, правительство запретило слугам и сезонным рабочим (жнецам, сборщикам винограда) объединяться в союзы.

Менее благоприятная конъюнктура сложилась для фермеров и арендаторов. В отличие от крупных фермеров и богатых землевладельцев, богатеющих на росте цен и расширении рынков сбыта, мелкий фермер сталкивается с серьезными проблемами. После известной эйфории цены на пшеницу с 1809 по 1812 год увеличились на 18 процентов, а арендная плата за тот же период подскочила на 37 процентов. Префект Мерта приводит в пример фермера из округа Люневиль, владевшего 12 гектарами земли. За год его арендная плата составила 1 200 франков. Сверх этой суммы фермер должен был оплатить труд пахаря и пастуха, которых он нанял на весь год, а также труд сезонных рабочих. К этому добавились затраты на инвентарь, питание и одежду. В итоге расходы фермера превысили 3 488 франков, тогда как доходы составили 3 646 франков. Выручка была получена за счет продажи зерна рыночным покупателям и перекупщикам. Неблагоприятным фактором оставался также малый срок арендного договора: от трех до девяти лет. В еще более плачевном состоянии оказались арендаторы, составлявшие, по выражению Сисмонди, девять десятых всех землевладельцев. Трудясь на малоплодородных землях, они не располагали товарным излишком, который позволил бы им воспользоваться преимуществами складывающейся конъюнктуры. И все же их положение несравненно лучше прежнего: они освобождены от десятины, а нередко и от налогов. Гаспарен отмечает в своих «Заметках об аренде», что арендаторы входят в наименее обремененную налогами группу населения Франции. Особое место занимают виноградари — как правило, мелкие землевладельцы. Согласно отчетам су-префектов, неурожайные годы, дающие вино лучшего качества, благоприятнее урожайных из-за уменьшения общих расходов и более высокой цены за гектолитр. А расходы и в самом деле немалые: приходится тратиться на удобрения, подпорки для подвязывания лозы, обработку почвы и винные бочки.

И все же до 1809 года деревня поддерживала Империю, которая, остановив рост преступности, обеспечила ей относительную безопасность, более справедливое распределение налогов и сохранение революционных завоеваний (отмену феодальных привилегий и отчасти распродажу национального имущества). Условия жизни в деревне явно улучшились. Это отмечает в 1805 году Пеше в «Началах статистического учета во Франции»: «Сегодня во Франции потребляется больше хлеба и мяса, чем прежде. Сельский житель, знавший лишь грубую пищу и сомнительные для здоровья напитки, сегодня имеет в своем распоряжении мясо, хлеб, хорошие пиво и сидр. По мере роста благосостояния земледельцев колониальные товары (такие, как сахар и кофе) получили в деревне широкое распространение».

Далее Шапталь признает, что «разрушение деревни, сопровождаемое реквизициями и рекрутскими наборами, должно было бы вызвать ненависть крестьян к Наполеону, однако этого не произошло. Напротив, своих самых ревностных сторонников он обрел именно в их среде, потому что гарантировал: возврата к десятине и феодальным привилегиям, возвращения имущества эмигрантам и восстановления сеньориальных прав не будет».

Не меньшей популярностью пользовался Наполеон и в пролетарской среде. Городской люд: ремесленники, рабочие, поденщики, — авангард революционных событий в Париже, составлявший ядро сторонников Шалье в Лионе и террористов в Марселе, — охотно поддержал Империю. Идеал санкюлотов превратился в воспоминание, заставлявшее вздрагивать лишь немногих ветеранов полиции. Чем же объяснить такую преданность (это не преувеличение) Наполеону?

В самом деле, в эпоху Империи социальное положение рабочего ухудшилось. Закон от 22 жерминаля XI года обязывал его иметь трудовую книжку, которую ему предписывалось вручать патрону при найме и брать назад при расторжении трудового соглашения. Утверждают, что эта книжка ставила рабочего в зависимость от предпринимателя и облегчала полиции контроль над миграцией рабочей силы. Но при этом забывают, что введение трудовых книжек (само по себе, безусловно, являвшееся возвратом к прошлому) было санкционировано министерством внутренних дел, которое рассчитывало этой мерой решить проблему нехватки рабочих рук. Предприятия переманивали рабочих у конкурентов. Да и сами рабочие всегда готовы были воспользоваться предлагаемой надбавкой, не заботясь о выполнении принятых ранее на себя обязательств. Трудовая книжка гарантировала, таким образом, предпринимателю более или менее стабильный штат. Однако предприниматели, особенно в капитальном строительстве, сами побуждали рабочих обходить закон и, не навлекая на себя ответных санкций, нанимали их без трудовых книжек. В довершение ко всему попытка полиции установить контроль над миграцией рабочей силы с помощью бюро по трудоустройству окончилась неудачей.

Профессиональные союзы были запрещены 414, 415 и 416-й статьями Уголовного кодекса. Тем не менее забастовки — явление нередкое, особенно в Париже. Разумеется, их масштабы ограничивались строительной площадкой, в лучшем случае — несколькими представителями одной профессии, и продолжались не более недели без какой-либо политической окраски. Забастовки были протестом против внедрения станков (в 1805 году в Лилле, в 1803 году в Седане) или требованием сокращения рабочего дня. В 1801 году в Париже рабочие, занятые возведением трибун к празднику 14 июля, потребовали десятипроцентной надбавки. Полиция арестовала зачинщиков, в число которых попал один виноторговец. В августе 1802 го-да были приостановлены работы на Аустерлицком мосту Канун коронации послужил рабочим собора Парижской Богоматери предлогом для аналогичных действий. Годом позже рабочие Лувра не согласились на увеличение продолжительности рабочего дня. В 1805 году была более крупная забастовка, охватившая немалое число строительных рабочих. В августе 1807 года состоялась новая забастовка луврских каменотесов. В марте 1810 года после несчастного случая серьезное волнение охватило рабочих строительной площадки, на которой возводилась Арка Звезды; потребовалось вмешательство армейских подразделений. Здесь перечислены лишь самые крупные выступления, большинство из которых завершилось компромиссом. В октябре 1806 года в Париже ордонансом полиции был установлен новый график работ на строительных площадках города; с 10 до 11 часов вводился обеденный перерыв. Рабочие воспротивились этому возврату к старым порядкам и потребовали дневного обеденного перерыва, известного в просторечии под названием «полдник на камне». Любопытная деталь: «Они заявляли, что если бы Его Величество Император находился тогда в Париже, он ни за что не допустил бы принятия подобного ордонанса». Волнения начались 6 октября и 13-го закончились соглашением: было решено, что с 10 до 11 строители завтракают, ас 14.30 до 15 полдничают на своих рабочих местах. Впрочем, такое мирное разрешение конфликта — скорее исключение. Чаще следовали весьма суровые репрессии: зачинщиков бросали в тюрьму или ссылали в провинцию. Доставалось и предпринимателям. Стоило им сговориться о снижении заработной платы, как вмешивалась полиция. В этих случаях власти заботились не столько о справедливости, сколько о порядке, что производило благоприятное впечатление на столичных рабочих и объясняло популярность Наполеона в предместьях. Так, просьба бумагопромышленников заморозить зарплату, с которой они обратились в надежде умерить требования рабочих, встретила вежливый, но решительный отказ префекта полиции Дюбуа. Аналогичным образом были аннулированы тарифы, введенные шляпниками в 1801 и 1810 годах. Советы, учрежденные законом от 18 марта 1806 года для улаживания трудовых конфликтов между предпринимателями и рабочими, оказались вопреки ожиданиям Наполеона малоэффективными. Впрочем, рабочим хватало средств для самозащиты: стали нелегально возрождаться ком-паньонажи. Нужно ли было их запрещать? Реаль, один из полицейских боссов, призывал к сдержанности: «Компаньонажи, как разновидность масонства, существовали с незапамятных времен. Не надеясь уничтожить их в зародыше, я, насколько это в моих силах, постараюсь предотвратить пагубные последствия их деятельности». А что еще он мог предложить? Тем более что многие из этих компаньонажей, не выдвигая политических требований, изошли во взаимных упреках. Отсюда — известное попустительство со стороны полицейских властей, если не в Париже, то в провинции.