Спящее золото. Дракон судьбы - Елизавета Дворецкая

И Хродмар тихо зашептал, склонясь к самому лицу Ингвильды, чтобы услышала только она:

Ньёрда битв вернула к жизни

Нанна платья доброй дланью,

к Хель заботы Фригг обручий

Фрейру стрел пути закрыли.

Жар любви к той Ринд нарядов —

радость сердца клена ратей.

Но пропала Кольга колец —

скальда жжет тоска жестоко.

Скальд в огне горел, не дрогнув,

Ран грозила Бальдру брани.

Но застыла кровь от страха —

Фрейя гребней бездыханна!

Все отдам за вздох девицы,

дивных глаз за взгляд единый.

Крови жар отдать не жаль мне —

жизнь одна у нас отныне[15].

Он замолчал, прижимая ладонь Ингвильды к своему сердцу, словно предлагая взять его. Сердце билось, рвалось к ней, и рука ее медленно стала теплеть. Хродмар смотрел в любимое лицо почти не дыша, и вся жизнь его сжалась в эти короткие, тонкие, как игла, мгновения. Ее ресницы дрогнули, грудь поднялась чуть выше в глубоком вздохе. И чувство счастья горячей волной хлынуло из сердца Хродмара, растеклось по жилам, закипело в крови: она оживает! Оживает, как земля под горячим солнечным лучом!

Ингвильда открыла глаза. Сначала она смотрела неосмысленно, не понимая, где она и что с ней. Хродмар молчал, боясь неосторожным вздохом спугнуть это чудо. Потом ее взгляд встретился с его взглядом. И в нем появилась жизнь – она его узнала.

– Ингвильда! – шепнул Хродмар, и в одно ее имя он вложил больше чувства, чем могли вместить длинные песни. – Ингвильда, ты помнишь, я обещал сложить для тебя стих? Я это сделал. Ты слышала его?

Ингвильда смотрела на него и молчала. Она сразу поверила, что это не сон и не видение, что это он, Хродмар сын Кари, любовь к которому провела ее через холодные ворота небытия, склоняется над ней и держит ее узкую ладошку в своей горячей руке. И он был не таким, каким привиделся ей в последние мгновения перед провалом в холодные ворота Ничто, а таким, каким она знала его всегда. Значит, они не попали в чужой мир. Ее любовь, самый надежный проводник, привела туда, где был ее истинный дом.

Костер, сложенный из небрежно наломанных еловых стволов, был так велик, что напоминал погребальный. «Мало кому удавалось посидеть возле своего собственного погребального костра!» – уныло думала Хёрдис, но даже такое сознание своей исключительности не могло ее ни порадовать, ни подбодрить.

– И огонь-то у него не как у людей! – с раздражением ворчала Колдунья наедине с собой, неприязненно косясь на багровые языки пламени. Наверное, она никогда к нему не привыкнет.

Вот именно что – не как у людей! Как у троллей и свартальвов, что выращивают на своих очагах ростки багрового подземного пламени, враждебного светлому небесному огню.

Языки троллиного пламени буйно рвались вверх, жадно лизали могильный сумрак пещеры, но напрасно силились дотянуться до потолка. Потолок и стены потерялись во мраке так безнадежно, что их не найти и с собаками. Тем более что собака всего одна, и та боится отойти от хозяйки дальше чем на три шага. Свальнир легко помещался в этой пещере даже в своем настоящем, великаньем обличье. А Хёрдис впервые в жизни готова была признать, что и жадность имеет границы. Всего этого было слишком много для нее: и муж-великан, и дом-гора.

Задней стены у пещеры не было вовсе: она все тянулась и тянулась, постепенно понижаясь и уходя куда-то в подгорную глубину, должно быть прямо в Нифльхейм. В один из первых дней Хёрдис от тоски попробовала пройти подальше и шла, пока не начал меркнуть свет от входа. Но там вдруг потянуло противным стылым ветром, и этот ветер дул в глубину горы, с ощутимой силой затягивая Хёрдис, как течение реки. Не помня себя от ужаса, она встала на четвереньки и проворно поползла назад. Добравшись до костра, она рухнула на каменный пол, как собака, и тихо завыла от бессильной тоски. Никогда, даже в лодочном сарае, ей не было так плохо. Там к ней хотя бы приходили люди. А теперь она осталась одна во власти великана с каменным телом и инеистой кровью. И люди к ней больше не придут. Никогда-никогда.

И вот теперь она, Хёрдис Колдунья, Победительница Фьяллей и Квиттов, жена великана Свальнира, сидела возле костра и смотрела в отверстие пещеры. Пещера была расположена на склоне горы над высоким крутым обрывом, с которого Хёрдис никогда не сумела бы спуститься сама, и Свальнир спокойно отправлялся каждый день на охоту или еще по каким-то своим великаньим делам, будучи уверен, что его обожаемая пленница не сбежит. Где уж тут сбежишь? Она же не птица!

Хёрдис окинула взглядом лесистые хребты, протянувшиеся во все стороны насколько хватало глаз. Раудберга отсюда была не видна, но Хёрдис старалась даже не смотреть в ту сторону. При воспоминаниях о месте, где она в последний раз была человеком среди людей, сердце пронзали боль, обида на весь человеческий мир, так жестоко бросивший ее великану, ненависть ко всему свету и жажда мести. Только эти четыре голодных чувства не дали ей еще в первый день броситься в пропасть вниз головой.

Внизу среди темной зелени ельников показалось движущееся темное пятно, и Хёрдис с досадой отвернулась. Идет, сокровище! Тащится, чтоб его Небесные Козлы забодали!

– Плохо ты мечешь свой молот, Рыжебородый! – Хёрдис в досаде погрозила кулаком небесам, надеясь, что Тор увидит и устыдится. – Из-за тебя я попала сюда!

На миг в пещере стало совсем темно – это Свальнир шагнул внутрь. Тут же опять посветлело. Рядом с Хёрдис Свальнир всегда принимал человеческий образ прежнего Берга, боясь ненароком затоптать свою ненаглядную.

– Хэкса! – гулко позвал он в полумраке пещеры. – Я пришел!

«Вижу! – злобно подумала Хёрдис, не шевелясь, чтобы великан обнаружил ее хоть на мгновение позже. – Как же тебя не увидеть!» Если бы великана можно было пронять бранью, то она за три дня довела бы его до самоубийства – или заставила бы его выгнать ее на все четыре стороны. Но каменное сердце Свальнира не отличало ругани от ласки – для него был важен сам звук человеческого голоса, само ощущение человеческого тепла, а ласкают его или бьют, он не умел различать. Правда, ласкать его никто и не собирался.

– Ты не голодна? – заботливо осведомился Свальнир, подходя к Хёрдис, и она невольно сжалась, слыша каменный топот его шагов по каменному полу пещеры. – Ты не замерзла? Я принес еще дров и мяса. Ты хочешь оленя? Или медведя?

Осведомленность великана о человеческих потребностях не заходила далеко. Он знал, что люди едят мясо и греются у огня, а без этого не могут жить. Поэтому он каждый день приносил для Хёрдис столько мяса, что хватило бы на целую усадьбу, и научился разжигать костер в своей пещере, от самого создания мира не видавшей огня. Хёрдис отказывалась поглощать целого медведя зараз, так что Свальнир сам подъедал остатки, печалясь, что его женушка плохо ест.