Дуэль. Всемирная история - Ричард Хоптон

По предложению Стила, система «лицензирования» дуэлей местными дигнитариями заключалась в нахождении ими способа примирить стороны, в случае же неудачи им предстояло присутствовать при поединках. Они должны будут назначить оружие и обеспечить честные условия для противников. Официальный надзор над дуэлями, по замыслу Стила, распространялся даже на транспортировку оппонентов к площадке: противников надлежало «везти в закрытых каретах с затворенными деревянными ставнями окнами в отдельное место, отведенное им для боя». Данная мера, судя по всему, вводилась для того, чтобы лишить дуэлянтов наслаждения моментом славы.

Краеугольным камнем предложения Стила — вполне предсказуемо направленного на необходимость предотвратить шанс для дуэлей и их практиков приобрести ложный блеск в глазах общества — служил пункт, требовавший проводить бой за закрытыми дверьми в специальной постройки зданиях. Стил надеялся путем поворота дуэли в подобное русло, по которому она бы текла, как по каналу с каменными берегами, совершенно обобранная в плане романтики, лишенная духа спонтанности и всякой свободы, заставить явление потерять привлекательность, выцвести, поблекнуть и в итоге зачахнуть на корню. В конце-то концов, кому бы понравилось драться насмерть на санкционированном какими-то чиновниками поединке, да еще под официальным присмотром в холодном казенном помещении?{307}

Конечно же, яростные воззвания сэра Ричарда вовсе не являлись гласом вопиющего в пустыне — дуэль собирала целые хоры звонких голосов противников. Нам с вами уже попадалась враждебно настроенная история дуэлей доктора Кокберна, опубликованная в 1720 г. Айзек Уоттс, выдающийся диссентер, нонконформист и автор гимнов (создатель неувядаемого «Наш Господь, подмога нам в прошлые года», не считая шести сотен других, сейчас по большей части забытых), бескомпромиссно выступал, как нетрудно предположить, за полную и окончательную отмену дуэлей[39]. Он не жалел сильных выражений, желчно порицая в глазах читателя гнусную практику.

Но если Вы твердолобо решились принести себя на алтарь дела чести, если не терпится Вам переселиться в иной мир под мечом или на виселице и произнести мольбу о чести там перед самым праведным и верховным трибуналом справедливости… будете Вы приговорены к извечному и непрестанному бесчестью и стыду, что будет Вам наказанием за гордыню{308}.

В 1750 г. Уильям Уэбстер развернул наступление на дуэли от светской партии в более взвешенных выражениях. Он избрал уже знакомый нам прием диалога — в данном случае между священником и джентльменом. Священник вопрошает:

Существует ли пропорция в этом способе решения противоречия между преступлением и наказанием? Разве проявление невоспитанности заслуживает смерти? Пусть благородный господин публично оскорбил Вас и унизил, разве правильно наносить ему сильнейшую и неизлечимую рану и невосполнимое увечье, отправляя его в огонь и серу того мира… при всех его грехах, кои уносит он с собой?

Коль скоро ответ автора, как нетрудно предположить, был «нет», он предполагал запирать дуэлянтов в тесных клетках, но так, чтобы они только видели друг друга лицом к лицу, «как бойцовые петухи на арене». На клетках предполагалось устанавливать доску с надписью: «Тут находятся джентльмены чести, которые пребывают здесь в ожидании должной сатисфакции»{309}. Если Уоттс надеялся запугать будущих дуэлянтов геенной огненной, Уэбстер стремился высмеять их с головы до ног.

Но круг критиков в адрес дуэлей вовсе не ограничивался столичными знаменитостями. В 1720 г. автор, назвавшийся лишь «джентльменом из Уэльса», обнародовал в Шрусбери памфлет «Дуэльный юмор, его рассмотрение, изучение и разоблачение его претенциозности». Толчком к тому, чтобы засесть за нелегкие труды на данную тему, стала для автора недавно случившаяся в графстве дуэль, в которой, как подозревалось, лишился жизни один из ее участников. Подобные поединки представлялись «джентльмену из Уэльса» «нелепым и бессмысленным» занятием: «Среди всех тех невместных обычаев, к которым так прискорбно привержен сей неразумный век, нет более абсурдного, чем драться на дуэли по любому пустячному поводу и вследствие несущественных причин»{310}.

Ну, вот мы с вами посмотрели на то, как люди дрались на дуэлях в Англии в первую половину восемнадцатого столетия, познакомились также с некоторыми случаями борьбы с явлением. Теперь же наступает время разобраться с тем, почему это происходило, и взглянуть на поединки, так сказать, в исторической перспективе. Согласно одному историку, «дуэль для восемнадцатого века то же самое, что процессы над ведьмами и колдунами для семнадцатого» — и то и другое часто называют «неуместным анахронизмом», пережитками более ранних и менее цивилизованных эпох{311}. Так или иначе, факт остается фактом — люди не переставали сходиться друг с другом на дуэлях, причем предпочитали не обращать внимания на осуждение церкви и строгие запреты закона. Почему?

Обычай превратил в аксиому необходимость для нас защищать то, что мы называем честью, ибо лучше быть похороненным заживо, чем претерпеть страдания от обвинения в трусости{312}.

Нет сомнения, что джентльмены проявляли чувствительность и, можно даже сказать, повышенную щепетильность по отношению к такой категории, как вопросы чести. Следует назвать это определяющей характеристикой, передававшейся из поколения в поколение и бережно лелеемой, — императивом, руководившим обществом. Отринуть ее означало навлечь на себя риск остракизма со стороны социума. Находились, конечно же, и такие люди, которые стремились дать дуэли более четкое и убедительное определение как явлению неизбежному и по-своему положительному. К их числу принадлежал оставшийся неназванным автор работы «Намек на дуэльную практику в письме другу», опубликованной в Лондоне в 1752 г. Анонимный апологет утверждал, что поединок предоставлял возможность «разрешить противоречия… по-мужски… или» позволял «достойно отплатить за обиды, за кои не воздастся через суд». Затем он обращался к потрепанным аргументам в отношении того, что-де отмена дуэлей возымела бы худшие последствия, чем постоянное потворство.

Левиафаны богатства и власти… смогли бы тогда свободно оскорблять и угнетать нетитулованное дворянство со скромным достатком… Любой грубиян с положением, полный высокомерия или накачавшийся вином, стал бы безнаказанно попирать права тысяч… А похотливый негодяй, похваляющийся родовитостью и честью рода, коварно растлевать дев и матерей семейств.

Короче говоря, для этого автора дуэль представлялась меньшим из двух зол.

В 1700 г. понятие «больших турне» прочно вошло в привычную жизнь как важнейшая часть образования молодых господ из родовитых фамилий — «идеальный пансион для благородных кавалеров», как выразился Кристофер Хибберт{313}. Более того, на протяжении восемнадцатого столетия количество молодых англичан, отправлявшихся в «большое турне», значительно возросло. «Там, где в эпоху двух первых Георгов путешествовал один англичанин, — писал в 1772 г. автор, заинтересованный данным вопросом, — теперь в большое турне отправлялись десять»{314}. Целью «больших турне» служило, конечно же, стремление расширить кругозор молодых аристократов, которым предстояло побывать в Париже — в величайшем из городов того времени, — увидеть Рим и, что еще важнее, познать и научиться уважать классическую культуру, что считалось просто обязательным для разностороннего джентльмена. Если же в Риме им удавалось позировать Помпео Батони, так тем, понятное дело, еще лучше.