Хирург возвращается - Дмитрий Правдин

Остальные сотрудники хирургического отделения, напротив, не скрывают сожаления по поводу моего предстоящего отъезда. Всяк норовит узнать, не собираюсь ли я вернуться в Карельск. Я интригующе молчу, поскольку и сам толком не знаю, как поступить. С одной стороны, мне хочется еще какое-то время поработать в Карельске, а с другой — какой смысл опять возвращаться в провинцию? Для чего я тогда сорвался с насиженного места на Дальнем Востоке и переехал в Питер? Загадываю так: если никто из моих пациентов не скончается за эти дни, я вернусь. Если умрет, уеду совсем. Глупо? Возможно! Однако я решил положиться на провидение.

Во вторник, в мой предпоследний рабочий день, умер Вальтер. Он поступил в хирургию накануне вечером. На больничную койку его уложило очередное кровотечение из распадающейся опухоли. На сей раз его уже не спасли — или не спасали, кто знает. Пускай это останется на совести дежурного врача. Как старожил отделения, Вальтер всегда традиционно попадал в одну и ту же палату, а палата пока еще числится за мной. И мне как лечащему врачу этой палаты предстоит идти на вскрытие.

Существует непреклонное правило: всех пациентов, скончавшихся в стационаре, обязательно подвергать патологоанатомическому исследованию. Это делается не только для того, чтобы выяснить причину смерти, если она по каким-то соображениям осталась не совсем ясной, но и для того, чтобы определить, правильно ли лечили пациента. А вдруг врачи чего-то намудрили, вдруг «залечили» человека? Впрочем, по установившейся традиции сор из избы обычно не выносят — иначе добрая половина врачей находилась бы в местах не столь отдаленных. Но вскрытие умерших стараются выполнить почти всегда.

По существующему в стране положению, если труп не «криминальный», то есть не интересует судебных медиков, родственники имеют полное право написать отказ и забрать тело без вскрытия. Если же есть хоть малейшие подозрения на насильственный характер смерти, например утопление, отравление, автодорожная травма и тому подобное, то вскрытие производят обязательно, причем это делает не патологоанатом, а специальный судебно-медицинский эксперт. Как правило, его делают более тщательно и довольно долго.

Странно, но родственники Вальтера от вскрытия не отказались. Его диагноз был давно известен, подтвержден данными гистологического исследования, однако они настояли на вскрытии. Лечащий врач по закону обязан при этом присутствовать. После обеда меня приглашают в морг. Кстати сказать, за месяц это первое вскрытие от хирургического отделения.

Патологоанатомическое отделение карельской ЦРБ расположено почти на отшибе, на самых задворках больничного городка. Иван Ильич и Григорий Петрович изъявляют желание присутствовать при вскрытии, а заодно и проводить меня до места. Сам бы я точно блуждал очень долго: местность, сильно поросшая деревьями и высокой травой, довольно удачно скрывает обитель мертвых. По крайней мере, постороннему понадобится немало труда, чтобы отыскать в этих зарослях городской морг.

Поплутав по узкой тропинке, протоптанной среди высокой жесткой травы, мы в конце концов выходим к моргу. Одноэтажное здание, выкрашенное в живенький салатовый цвет, с виду никак не соответствует своему назначению. Рядом с входом разбита живописная клумба из маргариток и астр, обрамленная вкопанными раскрашенными автопокрышками. Первый раз вижу такой странный морг.

Зато патологоанатом оправдывает ожидания. Он — типичный представитель своей необыкновенной профессии: невысок ростом, костист, с пергаментной кожей, короткими, жидкими волосами с заметной проседью. Он много курит и надсадно, громко кашляет, ежеминутно сплевывая шафранную слюну в переполненную обслюнявленными окурками пепельницу в виде стеклянного черепа. Анатолий Ефимович, — так его зовут.

— А вы и есть тот самый доктор Дмитрий Андреевич Правдин из Петербурга? — Он сильно пожимает мою руку и принимается изучать меня умными, глубоко посаженными глазами.

— Он самый, — я улыбаюсь в ответ, но, вспомнив, где нахожусь, тут же прикрываю рот.

— Да вы не тушуйтесь, — помигивает патологоанатом. — Что, в морге ни разу не были?

— Отчего же, доводилось бывать, и не раз. У вас, правда, впервые!

— Так расслабьтесь! Я изучил историю болезни умершего: вашей вины в смерти товарища Вальтера нет! — сообщает мне Анатолий Ефимович. Как всякий патологоанатом в такую минуту, он крайне серьезен. Юмор у него есть, но тоже какой-то на редкость серьезный, как и бывает у патологоанатома на рабочем месте.

— Ефимыч, — вступает в диалог Иван Ильич, — что ты нас в дверях-то держишь? Чаю бы предложил с дороги!

— О, проходите, ребята, не стесняйтесь! Какой чай? Сейчас угощу вас отличным кофе! Извините, не скажу, чтобы чувствовали себя как дома: не тот случай.

— Да, Анатолий Ефимович, это, несомненно, был бы перебор! — крякает Григорий, входя в уютное помещение морга.

Я не оговорился. Вопреки моим ожиданиям, в здании по-своему светло и уютно. Если не знать предназначения сего строения, а зайти так, с улицы, то ни за что не сообразишь, куда попал. Разумеется, мне за мою карьеру доводилось посещать подобные заведения не раз и не два. Во всех них стоял мерзкий запах тлена и царили хаос и разруха — особенно в Питере, где вскрытия поставлены на поток, а вот тела усопших в буквальном смысле занимают все свободное место. Карельский морг выглядит совсем по-другому.

Пространство не очень большое, но оно чисто прибрано, полы сияют чистотой, а в коридоре светло и сухо. Не сразу и разберешь, где расположен сам секционный зал. Я иду впереди всех, толкаю первую попавшуюся дверь и сразу оказываюсь в кабинете врача. За мной проходят остальные коллеги.

— Располагайтесь, сейчас приготовлю кофе! — как мне почудилось, радостно говорит сопровождающий нас патологоанатом. — Сейчас санитарка приготовит все к вскрытию, и мы пойдем в секционку. В запасе у нас минут десять свободного времени. Успеем попить кофейку. Кому с молоком?

Я вежливо отказываюсь. Ефимыч едва приметно ухмыляется, однако молчит. Пришедшие со мной хирурги, не церемонясь, налегают на кофе и крекеры, предложенные гостеприимным хозяином. Я, чтобы как-то скоротать время, сажусь за соседний стол и принимаюсь крутить микроскоп, стараясь рассмотреть препарат, лежащий на предметном стекле.

— Надо свет включить! Вот здесь! — показывает патологоанатом, обратив внимание на мои потуги. — Теперь смотрите! Интересно?

— Да, — киваю я, чтоб не обидеть хозяина.

— Погодите, я вам что-то на самом деле интересное покажу! — загорается Анатолий Ефимыч и бросается к шкафу возле самого окна. — Так, где он у нас? — роется он в предметных стеклах, батареей выложенных на специальной деревянной подставке. — Ах, вот он! Гляньте сюда, коллега! Узнаете? — он подсовывает мне препарат, маркированный одними цифрами.

— Затрудняюсь! — честно признаюсь я, тупо разглядывая в объектив некие розовые и фиолетовые клетки с крупными ядрами.

— Ну как же, — немного огорчается патологоанатом, — это же та самая язва!

— Язва? Что за язва?