Я – Ангел. Часть первая: Под прикрытием - Сергей Николаевич Зеленин

то достаточно много. Расставаясь утром после обильного завтрака, она по-матерински поцеловала меня в лобик:

— А Графиня и вправду тебе не даёт! Как взбесился сегодня…

— Ну… На тему «кто кому не даёт», — расслабленно-лениво потягиваюсь, зевая с недосыпа, — спорить можно бесконечно долго.

* * *

Через полторы недели нашего такого вот «романа» — как раз период разборки «француза» закончился, после проводов Елизавета пригласила зайти к ним в дом. Без всякой задней мысли захожу, думал «тёще» — вновь культурно пообщаться-поболтать приспичило…

Оба-на:

— А, где Надежда Павловна?

Пока я ушами хлопал в непонятке, Лиза успела сбегать в соседнюю комнату и возвратиться укутанная большим цветастым платком. Подойдя вплотную, она положила ладошки мне на грудь и, подобно ласковому щенку — выпрашивающему сахарную косточку, заглядывая в глаза снизу вверх, пролепетала чуть слышно:

— Maman сегодня ночует у подруги. До утра мы будем совершенно одни…

Она закрыла глаза, подставляя лицо для поцелуя:

— Серафим…

От еле уловимого движения, платок спал к ногам обнажив её плечи и грудь еле прикрытую… Как её там? Типа женской сорочки из тонкой ткани с кружевами, поддерживаемой бретельками. Видимо мать одолжила — слишком велика для неё и, одна бретелька уже — вот-вот свалится, приоткрыв…

Ничего не соображая, на уровне инстинкта схватил за плечи — наклонился к сладким устам, чтоб…

Тут, меня кинуло в жар, потом в озноб: вроде взрослый мужик — а так тупо попался в любовные сети какой-то сцыкухи!…Или, сам хотел попасться? Подсознательно⁈

У, ПЕДОФИЛ КОНЧЕННЫЙ!!!

Однако, какова, а⁈ Такое бы коварство — да на какое благое дело…

…Поцеловав Елизавету в её высокий, гордый аристократический лобик, я присев поднял платок и набросил ей на плечи:

— Простынешь ещё — сопли зелёные побегут, будет очень некрасиво выглядеть для такого очаровательного создания.

Усадив ничего не понимающую девушку на стул, я сел напротив и шутейно нажал ей на кончик носа:

— Ошибка номер один для начинающей Роксоланы: в карточной игре нельзя сразу заходить с главного козыря — тем более, если он у тебя всего один-единственный.

— Я, не понимаю, Серафим…

Вздохнув и на минуту задрав глаза к потолку (слава Богу, с дочерью таких разговоров вести не приходилось!), объясняю:

— Единственное твоё богатство — это твоя… Хм, гкхм… Так сказать — девичья честь.

Кто из нас больше покраснел, интересно: она или я?

— Больше у тебя ничего нет — даже элементарного житейского опыта… И, ты чуть не отдала своего «козырного туза» первому встречному? Который, тебе даже ничего не обещал⁈

— ТЫ ЧТО ТВОРИШЬ⁈

Зарыдав, от стыда закрыв лицо руками, Елизавета убежала в свою комнату…

— Поплачь — так легче будет. Как надоест сыростью исходить — выходи: поговорим, я буду ждать.

* * *

Минут пятнадцать я слушал всхлипы из спальни и пил из видавшей виды кружки холодный, скверный чай с неким подобием яблочного повидла. Наконец, выходит — как в воду опущенная, одетая — в монастырь только тотчас идти. Садится на табуретку и, понурив оземь красные опухшие от слёз глаза, шмыгая покрасневшим носом лепечет:

— Ma maman говорила, что… «Целомудрие» девушки не имеет значение, если мужчина любит по-настоящему…

— Вот, как⁈ А, что по этому поводу говорил твой покойный père, пусть земля ему будет пухом?

Ответа не дождавшись, безапелляционно заявляю:

— … Дура она, твоя «maman»! Мужчина, «если любит» — может и промолчать, но ему никогда не будет пофиг. Он, всю жизнь может прожить — но всегда будет помнить, что перед ним — у его жены был один… Или два? Или три или…? А, может — сотни три, или — того больше, мужчин? И, эта мысль всегда будет висеть над вашими отношениями — как острый дамоклов меч.

Притихла и внимательно слушает, опустив голову.

— … Конечно, если какая-нибудь «красотка с характером» (даже с таким «послужным списком»), решит захомутать в мужья какого-нибудь сельского учителя — это не будет играть решающего значения. Но, если она собралась покорить сердце «султана» — ей нужно тысячу раз подумать, прежде чем «раздвигать ноги» перед первым встречным!

Пошмыгав носом, та категорически запротестовала:

— Серафим! Я не «перед первым встречным»… Это… Мой «султан» — ТЫ!!!

Одно радует — никакого «я тебя люблю». Значит, девочка ещё врать не научилась и для перевоспитания не потеряна.

Будем работать! Раскрываю поширше очи:

— Вот, как⁈ С чего бы так⁈

— Мама говорила, что ты — самый порядочный молодой человек в Ульяновке, какой ни за что не обманет. Ещё она говорила, ты здесь у нас надолго не останешься — раз самого Троцкого и Ленина знаешь. Мол, погостишь у отца, поправишь здоровье и в Москву уедешь — а там «очень далеко пойдёшь»…

— … Если ГПУ вовремя не остановит, — перебиваю её хвалебный поток красноречия в мой адрес, — и не отправит куда-нибудь северней Москвы.

Хм… Ну, что сказать? «Деревня», она и есть — деревня! Скажешь им одно — переиначат всё наоборот, в десять раз раздуют — да и, тебе самому же «по секрету» расскажут. Да так, что поверишь!

— Насчёт моей «порядочности» твоя мама не ошиблась: вот почему мы с тобой в данный момент за столом всего лишь чай пьём — а не в койке всякими «безобразиями» занимаемся… А вот насчёт всего остального, твоя уважаемая maman — дала маху!

Ещё раз нажимаю ей на кончик носа:

— Ошибка номер два: неправильный выбор объекта. Я никогда не стану «султаном», никогда не буду жить в столицах, никогда не буду вести публичную, светскую жизнь — о которой ты мечтаешь… Почему, спросишь?

— Почему?

Развожу руками, мол — извини:

— Да, потому что мне это и даром не надо — это всё не для меня. Выше головы не прыгнешь! Я не горный орёл — я никогда не буду парить в вышине и, ты рядом со мной — никогда не будешь гордой светской орлицей…

Поднимает на меня взгляд:

— Ты — умный! И, добрый…

— «Умный»… Ха! Конечно, я — умный! Но, не как лев — думающий как загнать добычу пожирнее в засаду своим львицам. Я скорее, умный — как хозяйственный запасливый хомячок: по зёрнышку, по зёрнышку — собирающий в свою норку запас на «чёрный день». Рядом со мной ты будешь выглядеть обычной серой хомячихой…

Я максимально надул щёки и нахмурил брови, изображая этого мелкого грызуна и наконец развеселил