Последний завет - Сэм Борн

Покончив с первой табличкой, он взялся за другую. Ему достаточно было одного взгляда, чтобы понять, о чем речь.

— Опись домашнего имущества при продаже хозяйства, Афиф. Перечислять, что тут есть в списке?

Следующая табличка рассмешила Шимона. Одна и та же фраза повторялась на ней десять раз.

— Школьное упражнение! Мальчишка учился писать.

Афиф тоже усмехнулся.

Переведенные таблички Гутман аккуратно складывал на стол. Решив в какой-то момент чуть передохнуть и глотнуть принесенного сыном лавочника чаю, он глянул на поднос. Там оставалось всего шесть табличек. Гутман вновь сверился с часами и понял, что уже опаздывает. Он взял следующую табличку и прочитал первые слова надписи по слогам про себя, лишь едва шевеля губами: «Аб… ра… хам… мар… те… ра… ах… а… на… ку…»

Гутман сначала весело улыбнулся, потом нахмурился и поднес табличку к самым глазам. Слова не исчезли. И прочитал он их правильно. Классическая старовавилонская клинопись. «Абрахам мар Терах анаку…» — «Я, Авраам, сын Тераха…»[15]Кровь отхлынула от лица, уши заложило, в голове словно колокол ударил. Гутман чувствовал себя так, словно только очнулся от внезапного обморока и еще ничего не соображает, отчаянно пытаясь сориентироваться в пространстве и вспомнить, кто он такой. А когда Шимон сообразил, его накрыла ледяная волна паники. Дикий взгляд заскользил по начальным фразам надписи:

Я, Авраам, сын Тераха, пред лицами тех, кто собрался вокруг меня, свидетельствую. Земля, в которую я отводил сына своего для предания его в жертву Всевышнему, — гора Мория; эта гора стала причиной раздоров между двумя сыновьями моими, нареченными Исааком и Измаилом. Пред лицами тех, кто собрался вокруг меня, завещаю я, что гора Мория да будет отдана…

Что удержало Гутмана оттого, чтобы зачитать эти слова вслух? Как он смог себя не выдать? В последующие часы он не раз задавал себе эти вопросы, каждый раз обливаясь потом при мысли о том, что мог не удержаться. Это было наитие. Многолетняя привычка опытного покупателя не выказывать интереса к приглянувшемуся товару, ибо это приведет к автоматическому повышению его цены. Гутман не первый год бывал на этом базаре и в совершенстве постиг искусство торговли. Интересы купца и покупателя всегда диаметрально противоположны. Это аксиома. Торговля — ключевой момент при заключении сделки. Без нее не бывает восточного базара. И здесь все почти как в казино — изначальное преимущество у купца, он назначает цену и бьется за нее как одержимый. Но и у покупателя есть шанс. Если только он знает, как себя вести.

А может, в ту минуту в Гутмане вдруг проснулся политик и он понял, что эта жалкая табличка, которую он держал в своих подрагивающих руках, способна перевернуть все в этом мире?.. Сам ход истории человеческой цивилизации… С тем же успехом он мог сейчас держать руку на красной кнопке, нажатие которой привело бы к одновременному запуску всех ядерных ракет на Земле…

Наконец, может быть, сыграло роль особое отношение Гутмана к арабам. Во всех тех редких случаях, когда ему приходилось общаться с ними, он видел в них врагов, хитрых, коварных и опытных, и вел себя соответственно.

— Ну, все понятно… — придав своему голосу как можно больше небрежных ноток, сообщил он и положил табличку на стол, рядом с другими, уже расшифрованными. — Что там у нас еще?

— Погоди, друг, ты же не сказал, что было написано в этой.

— Ах да… Это опять опись имущества. Могу перечислить, что тут есть.

Афиф махнул рукой и сделал очередную запись в своем блокноте.

Затем Гутман перевел следующее послание, которое представляло собой навет одного крестьянина из Тикрита на своего соседа, адресованный мировому судье. Покончив с ним, Шимон быстро перевел и остальные. Он сам удивлялся, что у него это получилось, ведь все мысли его были обращены сейчас совершенно к другому. Точнее, мыслей не было. Его будто охватил ступор — он не мог думать ни о чем и с трудом заставлял себя расшифровывать новые и новые клинописные значки. Он даже не мог думать сейчас о том, как сделать так, чтобы Афиф отдал ему ту, главную, табличку…

Гутман никогда не умел хорошо играть в покер. Ему лишь казалось сейчас, что Афиф ничего не заподозрил, но он не был в этом уверен. Всю свою жизнь он открыто высказывал вслух то, о чем думал. Гутман не был дипломатом, но ярко выраженным трибуном — искренним и пламенным. И как ему тягаться с Авейдой, этим старым хитрым лисом, который собаку съел на рыночной торговле? Ему достаточно издали глянуть на покупателя, чтобы понять, сколько у того в кармане денег и как много товара удастся ему сбагрить. Афифу были известны все стандартные уловки покупателей, желавших сбить цену. Казалось, его невозможно обмануть.

Но у Гутмана не было иного выхода. И когда он трезво осознал это, ему в голову пришла неплохая идея.

— Так как поступим? — спросил он, отложив в сторону последнюю табличку. — Какую мне забирать?

— Любую, как договорились, друг.

— Хорошо, я беру вот эту.

— Письмо матери к сыну?

— Да.

— Погоди, друг, у меня больше нет таких, это письмо единственное в своем роде, оно же написано женщиной! Возьми что-нибудь другое, попроще. Прошу тебя, не грабь старика!

— Мы договорились, Афиф! Надо было сразу ставить свои условия. Зачем мне описи имущества и древние кляузы? Я ведь тоже хочу соблюсти свой интерес. И потом… — Он улыбнулся. — Кто из твоих покупателей поймет, где тут опись, а где стоящее письмо? Ты любую табличку можешь выдать хоть за царский манифест!

— Твоя правда, я бы так и сделал. Но за этими табличками ко мне уже едет коллекционер. Из Америки. Я обещал ему. Он молодой, умный, книг много прочитал. И везет с собой оценщика, а ты знаешь, что это такое. Прочитать-то он, может, и не прочитает, а как я ему в глаза смотреть буду? Этих не обманешь, я уж их повидал. Оставь мне письмо этой женщины, Аллаха молить за тебя буду! Пожалей Афифа, возьми опись. Их тут целых шесть штук. Одной больше, одной меньше…

— Ты напрасно так боишься оценщика. Поверить не могу, Афиф, что ты не сможешь обмануть клиента!

— Он большие деньги везет. Он за эти деньги с меня спросит, я знаю. Не могу я ему лгать. Старому Афифу конец тогда.

— Я понимаю, Афиф, но и ты меня пойми. Я ученый. Мне не нужна опись домашнего барахла. Мы заранее договорились о способе оплаты, я выполнил работу. Я же не в первый раз для тебя это делаю. И не в последний. Кто тебе этот оценщик? Ты его один раз в жизни увидишь, и больше вы никогда не встретитесь. А сможешь ли ты меня потом попросить что-нибудь сделать, если я уйду отсюда обиженным?

Гутман играл довольно убедительно, как ему казалось. Но с каждой минутой ему давалось это все труднее и он молил Бога, чтобы это поскорее кончилось.

— Хочешь, на колени перед тобой встану, профессор? Аллахом тебя заклинаю! Посмотри сам, как мне живется! Вспомни, чем я торговал раньше, и вспомни, какой на мне был халат! Где это все? Признаюсь тебе, что в прошлом месяце мне пришлось занимать деньги у брата, который живет в Бейруте. Ты представить себе не можешь, какое это для меня унижение. А тут впервые за долгое время добрый человек привез мне хорошие вещи…