История величия и падения Цезаря Бирото - Оноре де Бальзак

«А ведь он дважды прибегал к ликвидации», — подумал Цезарь, поднимаясь по великолепной, украшенной цветами лестнице и проходя по пышно убранным покоям, которыми славилась баронесса Дельфина де Нусинген. Баронесса стремилась соперничать с богатейшими особняками Сен-Жерменского предместья, где она тогда еще не была принята. Барон и его супруга завтракали. Хотя в конторе ожидало множество посетителей, Нусинген заявил, что друзей дю Тийе он готов принять в любое время. Сердце Бирото радостно затрепетало от надежды, когда он увидел, как изменилось при этих словах наглое лицо лакея.

— Исфините, моя торокая, — сказал барон, приподнявшись и слегка кивнув Бирото, — но этот каспатин топрый роялист и плиский трук тю Тийе. В топафок он помошник мэра фторофо окрука и сатает палы с фостошной пышностью. Ты пес сомнения с утофольстфием с ним поснакомишься.

— Мне будет очень лестно поучиться у госпожи Бирото, ведь Фердинанд («Как! — подумал Бирото, — она называет его просто Фердинанд!») так восторженно отзывался о вашем бале; это тем более ценно, что обычно он ничем не восторгается. Фердинанд — критик строгий, значит, все действительно было бесподобно. Скоро ли вы собираетесь дать второй бал? — с самым любезным видом осведомилась баронесса де Нусинген.

— Сударыня, такие небогатые люди, как мы, редко развлекаются, — ответил парфюмер, не зная, насмешка это с ее стороны или простая любезность.

— Кто рукофотил оттелкой фашей кфартиры? Кашется, каспатин Кренто? — спросил барон.

— А, Грендо! Тот красивый молодой архитектор, что вернулся недавно из Рима? — воскликнула Дельфина де Нусинген. — Я без ума от него: он украсил мой альбом такими очаровательными рисунками!

Венецианский заговорщик, подвергавшийся средневековой пытке, вряд ли чувствовал себя хуже в «испанском сапоге», чем чувствовал себя Бирото в обычной своей одежде. В каждом слове ему чудилась насмешка.

— Мы тоше таем непольшие палы, — сказал барон, бросая на парфюмера инквизиторский взгляд. — Как фитите, фсе этим понемношку санимаются.

— Позавтракайте с нами запросто, господин Бирото, — предложила Дельфина, указывая на роскошно сервированный стол.

— Баронесса, я пришел по делу, и я...

— Та, — подтвердил барон, — мы путем иметь маленький телофой раскофор. Фы расрешите?

Утвердительно кивнув головой, Дельфина спросила мужа:

— Разве вы собираетесь покупать парфюмерные товары?

Барон пожал плечами и повернулся к доведенному до отчаяния Цезарю.

— Тю Тийе прояфляет к фам шифейший интерес, — сказал он.

«Наконец-то мы подходим к делу», — подумал несчастный купец.

— С ефо письмом фы имеете полушить ф моем панке кретит, сколько посфолит мое сопстфенное состояние...

Целительный бальзам, содержавшийся в воде, которой ангел напоил в пустыне Агарь, походил, вероятно, на живительную влагу, заструившуюся в жилах парфюмера при этих словах, сказанных на ломаном французском языке. Хитрый банкир, чтобы иметь возможность отказываться от собственных слов, якобы плохо понятых его собеседником, нарочно сохранял ужасное произношение немецких евреев, воображающих, что они говорят по-французски.

— Мы фам откроем текуший шот. Фот как мы поступим, — с чисто эльзасским добродушием сказал этот добрый и достойный великий финансист.

У Бирото уже не оставалось никаких сомнений, — как коммерсант, он хорошо знал, что тот, кто не собирается дать взаймы, не станет входить в подробности сделки.

— Фы сами понимаете, што и от польших и от малых лютей трепуется три потписи. Итак, принесите фекселя прикасу нашефо трука тю Тийе; я неметленно отсылаю их ф панк со сфоей потписью, и ф тот ше тень ф шетыре шаса фы полушите ту сумму, на которую утром потписали фекселя. Ни комиссионных, ни ушотнофо просента, нишефо мне не нушно, только, панкофский просент: путу ошень рат окасаться фам полесным... Но стафлю отно услофие, — сказал он с неподражаемым лукавством, поднося указательный палец к носу.

— Готов принять любые условия, барон, — сказал Бирото, полагая, что речь идет об удержании какой-то части из его прибылей.

— Услофие, которому я притаю ошень польшое снашение: пусть моя супрука перет, как она скасала, уроки у фашей супруки.

— Умоляю вас, барон, не смейтесь надо мной.

— Нет, нет, — с самым серьезным видом продолжал банкир, — ми услофились: фи приклашаете нас на фаш слетуюший пал. Моя шена сафитует, она хотела пы фитеть фашу кфартиру, о которой фсе столько кофорят.

— Господин барон!

— О, если фи нам откасываете, — и я откасыфаюсь иметь с фами тело! Фи в польшой слафе. Та, я снаю, фас сопирался нафестить сам префект Сены.

— Господин барон!

— У фас пыл ла Пиллартиер, камеркер тфора, старый фантеец, — он тоше пыл ранен у серкфи святого Роха.

— Тринадцатого вандемьера, барон!

— У фас пыл каспатин те Лассепетт, акатемик Фоклен...

— Господин барон!..

— Ах, шорт попери, не скромнишайте, каспатин помошник мэра. Король кофорил, как я слышал, што фаш пал...

— Король? — спросил Бирото. Но ему так и не пришлось ничего больше узнать.

В комнату развязно вошел молодой человек; узнав еще издали его шаги, прекрасная Дельфина де Нусинген зарделась.

— Топрый тень, торокой те Марсе! — сказал барон де Нусинген. — Сатитесь на мое место. Ф моей конторе, кофорят, мношестфо посетителей. Я снаю отшефо: фортшинские копи приносят тфойной тифитент. Каспаша те Нусинкен, у фас теперь на сто тысяш франкоф польше тохота. Мошете накупить ceпe всяких нарятов и упоров, штопы стать еще красифее, хотя фы как путто ф этом не нуштаетесь.

— Господи! А Рагоны-то продали свои акции! — воскликнул Бирото.

— Это кто такие? — спросил, улыбаясь, молодой щеголь.

— Фот, — сказал Нусинген, возвращаясь, так как был уже у самой двери, — эти люти, кашется... Те Марсе, это — каспатин Пирото, фаш парфюмер. Он сатает палы с фостошной пышностью, и король накратил ефо ортеном.

Подняв к глазам лорнет, де Марсе сказал:

— Да, правда, его лицо показалось мне несколько знакомым. Вы что же, собираетесь надушить ваши дела какими-нибудь ароматическими веществами, умастить их маслами?..

— Так фот, эти Раконы, — с недовольным видом продолжал барон, — тершали у меня теньки, и я помок пы им состафить cene состояние, но они не сумели потоштать лишний тень.

— Господин барон! — воскликнул Бирото.

Видя, что дело его в очень неопределенном положении, бедняга, не простившись даже с баронессой и де Марсе, устремился за банкиром. Тот уже спускался по лестнице, и парфюмер догнал его только внизу, у входа в контору. Открывая дверь, Нусинген увидел отчаянный жест несчастного купца, чувствовавшего, что он летит в бездну, и сказал ему: