Рондо - Александр Липарев

– Назад! Поворачивайте назад!

Митину роту комбат поблагодарил. А эту тревогу потом вспоминали долго.

Сыграв бурный финал, подполковник Орлов закончил службу в части и пошёл на повышение. Прощаясь, он представил нового командира – майора Лисицына. Лет тому было где-то немногим за сорок. Он был высок, на удлинённом лице выделялся пучок чёрных с проседью усов. Его отличали длинная шея с кадыком и привычка раскачиваться с мысков на пятки. Пятьсот пар глаз рассматривали долговязую фигуру испытующе. Критически. Иронически. И шинель у него чересчур укорочена, и галифе суживались чуть выше, чем надо. Создавалось впечатление, что обмундирование ему мало. В петлицах майора поблескивали скрещенные пушечки. Принять командование после Бати – заведомо оказаться в невыгодном положении. Пятьсот человек встретили нового комбата недоверчиво и сходу окрестили его «Хлыщом».

Новая метла метёт по-новому. Лисицын с разбега, не разбираясь в новых для него правилах, ввёл утренний развод поротно строевым шагом с равнением на него, на командира. Кривая выполнения плана уверенно поползла вниз. Через неделю на плацу появилась фанерная трибуна, и кривая клюнула ещё чуть ниже. Прошло немного времени, и в распорядок выходных дней вклинился час строевой подготовки, на что чуткий график ответил почти отвесным падением. С приказом рядовому составу перемещаться по территории части исключительно бегом, работа остановилась совсем.

Подкатил конец месяца – время закрытия нарядов. Показатели выглядели ужасающе. Кто-то мозги майору всё-таки вправил. Может быть, гражданские нормировщики, а может быть, майор Глебов сумел объяснить новому комбату, что он сам себе копает могилу. Отменили бег, отменили воскресный топот по плацу, и злополучная кривая милостиво поползла вверх. Однако отказаться от утренних парадов Лисицину воли не хватило, и поэтому показатели части так никогда и не вышли на прежний орловский уровень.

Пока майор Лисицын плодил и отменял приказы, на его погоны спланировала ещё одна звезда. Но своим для солдат он так и не стал. Прежде он служил в зенитном дивизионе где-то в Сибири. На очередных учениях его подопечные отстрелялись на «пятёрку», и перед командиром была поставлена новая задача: прямой наводкой отбить танковую атаку противника. Первый же выстрел оказался роковым – болванка легла рядом с укрытием, в котором, наблюдавший за стрельбами генерал, считал себя в полной безопасности. С этим выстрелом артиллерийская карьера Лисицына прервалась, и, как в ссылку, его отправили в инженерно-строительные войска.

Если разобраться, подумать, то произошла трагедия – поломалась офицерская карьера. У Лисицына росла дочь-старшеклассница. И главным пунктом своих карьерных успехов её отец считал назначение в гарнизон областного центра, чтобы дочь могла поступить в институт и жить вместе с родителями. И были перспективы… А теперь он задвинут в отдалённый округ, в дыру, в стройбат. Лисицын с отчаяньем кинулся показывать себя, рванулся добиваться высоких результатов – может, удастся исправить положение, доказать, что он талантливый офицер, может, удастся вернуться в родную артиллерию. Так это, если подумать. Но у солдат думалка устроена на свой лад. Воинская часть – многоклеточный организм, и каждая клеточка не принимала нового комбата. Он чувствовал это молчаливое неприятие и утешался тем, что мог одним словом поставить пятьсот строптивцев по стойке «смирно».

С середины лета Митина часть начала перебазироваться на новое место. Клуб разобрали по досочкам. На новой территории, где предстояло разместиться полку, вместо казарм разбили большие палатки. Даже столовую ещё не успели построить. В таких условиях не до клуба. Но на площадке, где намечалось устроить плац, торчала новенькая свежепокрашенная фанерная трибуна. Парады по утрам не прерывались.

Новое место расположения полка находилось немного севернее и уже не в посёлке, а на окраине городка, пристроившегося на берегу сумасшедшей речки Уссури. А Митя снова оказался в бригаде, снова копал и штукатурил.

Лето, влажная изнуряющая жара, а вода под боком. Конечно, купаться в реке запрещалось, но на третьем году службы можно себе позволить кое-что из запрещённого. Где-то выше по течению неистовой речки с лесозаготовок пускали сплавом партии брёвен. Чтобы те по дороге не застревали, на воде болтались боны – узкие, шириной в три ствола плоты, одним концом закреплённые на берегу. Бег реки был грозным и быстрым, боны безостановочно шевелились, не находя покоя в бурунах и водоворотах. Пытаться плавать в этом потоке самостоятельно – дело безнадёжное. Река подхватывала и несла. Всё купание заключалось в прыжке в воду с одного бона, коротком и стремительном перемещении беспомощной щепкой и… Вот тут имел место, волновавший кровь, риск. Река с силой пыталась затащить тебя под следующий бон, и единственное спасение – зацепиться за скользкие мокрые брёвна и не поддаться. А течение с немым зверским упорством тянет, тянет тебя за ноги, пальцы срываются, отчаянно помогаешь себе локтями.

После того, как Митя первый раз поборолся с этой бездумной стихией, он лежал на берегу, обсыхал и проводил параллели. Вот точно так же его подчиняли в школе, на заводе, в военкомате, здесь, в армии. Все кругом давят. Только в воде это давление он чувствовал физически. Тем интересней казалось бороться с силой потока. Митя снова и снова бежал вверх по течению и бросался в воду, повторяя про себя крылатые киношные слова: «Врёшь! Не возьмёшь!» И каждый раз он испытывал мстительное удовлетворение – он не просто побеждал реку, он завоёвывал свободу, оставляя в дураках всех тех гадов, которые хотели его, сильного и непокорного, поставить на колени, сделать… дрессированным фраером. Глухой номер! Не выйдет! Если бороться не с демагогией, не с круглыми, скользкими словами и увёртливыми фразами, а с конкретной силой, то сопротивляться и радостно, и легко. А главное – просто.

Работа работой, но дембель-то с каждым днём приближался. Не думать о нём – это всё равно, что не дышать. «Старики» всё чаще стягивались в кучки и обмозговывали пути того, как ускорить своё освобождение. Андрей, Паша и Митя тоже постоянно возвращались к этой теме. Вадик, как заведующий складом, мог рассчитывать на привилегированно-досрочное отправление домой и не беспокоиться. В голову ничего путного не приходило. И тут неунывающий Забродин нашёл вариант. Каждая рота обзавелась новой казармой, где можно было жить, но где отсутствовало главное: Ленинская комната – центр идеологического воспитания личного состава. Помещения-то имелись, но без соответствующего оформления. А это, знаете ли, до первой проверки… Идеологическая работа – дело первостепенной важности. Умница Забродин договорился со Жмуриком и с замполитом спасти честь роты в обмен на досрочный дембель. Серьёзное дело принято раскладывать на троих. Третьим пригласили Андрея.

Митя взвалил на себя роль снабженца и первое время растворился в работе. Фанера, деревянный брус, краска добывались на стройке. Тематические картинки находились в сейфе у Жмурика, среди шаблонных комплектов наглядных пособий или в бесхозных журналах, а что-то удавалось обменять в соседних ротах, где тоже наперегонки со временем несколько сообразительных дембелей творили идеологическую работу на свой лад.