Схватка за Амур - Станислав Федотов

3

Нессельроде приехал в Английский клуб в непривычное для себя время – в пятницу вечером. Тем не менее служитель гардероба без тени удивления принял у него тяжелую бобровую шубу и цилиндр с тростью, а escortman[50], поприветствовав, безмолвно проводил графа в голубой кабинет. Навстречу ему поднялся джентльмен в отлично сшитом костюме; в коротко стриженых волосах его проблескивала седина. Они молча обменялись рукопожатием и сели за стол напротив друг друга. Мгновенно появившийся слуга принес на подносе испускающий пар кофейник, хрустальную сахарницу с колотым сахаром, сливочник и две маленькие фарфоровые чашечки с блюдцами. Выставил все на стол, налил в чашки кофе и исчез.

Граф положил в чашку кусочек сахара, размешал и пригубил горячий напиток.

– Вы изменили прическу, Хилл, – сказал он. – Это намек?

Хилл, не трогая сахар, добавил в свой кофе сливки, отпил и только после этого ответил:

– Вам не откажешь в проницательности, мистер канцлер. Я вспомнил, как говорят русские: волос длинный – ум короткий.

Нессельроде улыбнулся уголками губ:

– Так говорит мой слуга про свою жену. А вы действуете a contrario?

– Простите? – наморщил лоб англичанин.

– Это латынь, – поджал губы австриец. – Значит – «от противного».

– Нас латыни не обучали, – усмехнулся Хилл, – но мой шеф тоже иногда ею пользуется. И мне запомнилось его любимое изречение: «Dictum sapienti sat est»[51].

– Хорошее изречение, – кивнул Нессельроде и допил свой кофе. – Я вас слушаю, но прежде – важный вопрос: для сохранения конфиденциальности в этих стенах достаточно ли, что мы говорим по-английски?

– Я думаю, если начнем говорить по-немецки, по-французски или даже по-русски, для этих стен особой разницы не будет. Так что язык нашего общения оставим прежний. – Хилл налил в чашки свежего кофе, не забыв про сливки – для себя, поскольку собеседник оставался верен чистому напитку. Отпил и продолжил: – Мне поручено передать, господин канцлер, что в интересах России не наращивать свое присутствие на Востоке. Невельской и Муравьев ведут себя слишком активно. Нам известно, что первый прошлым летом поднимался по Амуру почти на сто миль и поставил в устье этой реки, суверенного владения Китая, российский флаг – причем без каких-либо юридических обоснований. А вы лучше всех в этой стране знаете, как мы, англичане, чтим суверенные права и нормы. Мы их готовы защищать в любой точке земного шара. – Хилл посмотрел прямо в глаза Нессельроде. – Dictum sapienti sat est. – Медленно, смакуя, допил кофе и отставил чашку в сторону. – Нам также известно – и я думаю, вы эту информацию подтвердите, – что Муравьев хочет организовать за Байкалом казачье войско. Спрашивается, для чего? Наши эксперты уверены: для броска на Амур, для захвата китайских территорий. Деятельность Муравьева ведет к конфликту России с Китаем, и мы в этом случае поддержим более слабого.

– Но устав Священного союза не допускает военных столкновений между его членами, – возразил канцлер.

– Ваш Священный союз одряхлел. Недавние революции многое изменили в Европе, и пора перестать прятаться под ненадежной крышей: в любой момент она может рухнуть. Странно, что вы не желаете этого замечать, – усмехнулся Хилл. – Вы, конечно, понимаете, ваше сиятельство, что интересы Британии на востоке Азии велики чрезвычайно. Если этот регион займут англичане, он начнет разносторонне развиваться, а если русские – ему будет обеспечена спячка. Лет на сто, а может, и больше. Вам ли это не понимать!

– На днях наследник Александр опять соберет Особое совещание по Амуру, – вздохнул Нессельроде. – Будет серьезная схватка.

– Вы должны победить. У вас хороший резерв для давления – угроза со стороны Китая. В крайнем случае намекните про Англию. Да и придумайте что-нибудь для превентивного пресечения любых действий Невельского и Муравьева на Амуре.

1

– Муравьев! – услышал генерал-губернатор и, остановившись, обернулся. Широким шагом, не боясь поскользнуться на почти зеркальном паркете, его догонял цесаревич.

– Ваше императорское высочество, – поклонился Муравьев.

– Оставим церемонии, Николай Николаевич, – сказал цесаревич и взял его под руку. – До заседания еще двадцать минут, давайте просто пройдемся, ну, хотя бы в Военную галерею. Кстати, вам передали, что заседание комитета состоится в рабочем кабинете государя, том, что на первом этаже?

– Да, – кивнул Муравьев, – передали.

Он недоумевал: зачем наследнику понадобилась эта прогулка? Что-то хочет сказать наедине? Так для этого необязательно гулять по Зимнему – мог бы пригласить на аудиенцию и говорить, сколько угодно. Сам Муравьев приехал пораньше, чтобы собраться перед заседанием, успокоиться, набраться сил перед, можно сказать, главной схваткой в комитете: сегодня должен был решиться вопрос о Забайкальском казачьем войске, а вкупе с ним – о выделении из Иркутской губернии Забайкальской области и переводе приписных крестьян в казачье сословие. Последнее особенно грело его душу: он видел в этом хотя бы частичное исполнение того замысла, что был высказан, по его, Муравьева, начинанию, еще в письме тульских помещиков императору – об отмене крепостного права. Тогда не получилось: единичной вылазкой сражение не выигрывают и крепости не берут – он внутренне усмехнулся смысловой перекличке слов, – нужна осада и общий штурм либо захватывать форт за фортом. Вот первым фортом и должно стать освобождение приписных крестьян.

…Они поднялись по роскошной Иорданской лестнице – по ней в Крещение императорская фамилия выходит к Неве на водосвятие, – и направились через Большой Фельдмаршальский, Петровский и Гербовый залы к портретной галерее героев войны 1812 года.

– Люблю ходить в эту галерею, – говорил по пути Александр Николаевич. – Смотрю на замечательные, одухотворенные патриотизмом лица русских генералов и завидую, да-да, завидую этим героическим временам. Что может быть прекраснее освобождения Отечества!

Муравьев невольно поморщился: слишком уж выспренней показалась ему патетическая речь цесаревича. Конечно, он и сам порой грешил патетикой перед нижестоящими, но слышать ее со стороны оказалось почти невыносимо. И вдобавок кольнуло раздражением упоминание «русских генералов»: тоже мне, «русские», подумал он, почти половина австрийские, немецкие и еще бог знает какие фамилии. Поморщился, раздражился и тут же испугался: а вдруг государь-наследник заметит его непочтительную мимику и сделает далеко идущие выводы перед столь важным заседанием комитета? К тому же не исключено, что он совершенно искренен в своих патриотических чувствах – это же будущий хозяин земли русской!

Муравьев осторожно скосил глаза на Александра Николаевича и тихо-тихо, облегченно вздохнул. Цесаревич, забыв про него, молчал и пристально вглядывался в большой портрет (верхом на коне) своего царственного дядюшки Александра Благословенного, работы Франца Крюгера. Он как будто хотел рассмотреть в образе победителя великого Наполеона что-то, никем прежде не замеченное. Муравьева потянуло кашлянуть, но он опасался нарушить царившую в галерее торжественную тишину.