Возвращение «Пионера» - Шамиль Идиатуллин

И мы с Инной, считай, в тюрьме сидим. Да, запор не слишком серьезный, мы из-под него выбрались, как только захотели. Но это детали. Были бы взрослыми – сидели бы в настоящей тюрьме. Были бы поглупее – из-под запора не выбрались бы. Неволя от другой неволи и один запор от другого принципиально не отличаются. Согласишься, что несвободен, – и замка не надо, будешь несвободным. Решишь быть свободным и освободить того, кого должен, – найдешь способ.

Я показал Инне строчку: «Только пионера-героя пусть не включает». Хотел спросить, что значит «не включает», но тут же сам понял и немножко обиделся на Олега, который, ишь ты, уже нахватался модных, видимо, словечек и поучает, – а немножко и расстроился. Потому что остро захотел включить пионера-героя. Марата Казея, Леню Голикова или Зину Портнову. Взорвать всех гадов на хрен, отравить и сжечь, чтоб знали, твари, что нельзя бить наших, лишать наших свободы и разрывать наш мир до основания, чтобы на его месте построить универмаг для американской газировки и склад для китайского ширпотреба. Ширпотреб и газировка прикольные, но они приложение к нашему миру и к нашей жизни, а не их замена.

И в любом случае мир, ради которого несколько человек бьют ногами и дубинками одного, существовать не должен.

Я напечатал в окошке, сперва очень медленно, зависая над каждой буквой, потом чуть быстрее: «Это Линар. Понял. Прикину. Телефон пока у меня, к утру напишу, что как, и Инне верну. И начнем».

Показал сообщение Инне, дождался кивка, отправил и пошел в свой изолятор.

Осталось придумать – и успеть до утра.

Блин.

Иван проверил время на экране телефона, заодно мотнул ленту, убедился, что в девять утра нормальные люди спят, а не развлекают других, подумал и спросил:

– Как думаешь, на чем они сломались?

Андрей равнодушно ответил, не открывая глаз и не отрывая затылка от стенки:

– А разница-то. Все ломаются, эти чем особенные? Мелкие к тому же.

– Ну да, – согласился Иван и засмеялся.

– Жги, – лениво предложил Андрей.

– Да фигня, вспомнил, какие они коры мочили. Космонавты, блин, Павлики Морозовы. Пацан мне знаешь что сказал? «Это я капитан, а ты псина…» Не, не так, какое-то странное выражение. А, точно. А ты, говорит, щень мордастый.

Андрей хмыкнул. Иван, посерьезнев, добавил:

– Наглый, сучонок, конечно. Потом еще добавил: «Слышь, капитан, а вы присягу не даете? И не стыдно вам совсем?»

Андрей, приоткрыв глаз, поинтересовался:

– И жив остался?

– А что ему сделаешь? Не хватало еще детишек бить.

Тем более при адвокате и Ольге, не стал добавлять Иван, но не выдержал и признался в другом:

– Ну я по чесноку провел, что мне пофиг разница на него, хочет в приюте остаться – останется, а девку в другой переведем, и будете там чалиться три-четыре года. Там мам-пап нет, зато, говорят, бьют и насилуют, в некоторых прям очередь постоянных клиентов.

– И после этого он согласился на очку с Обуховым – и все рассказать в обмен на смягчение? – уточнил Андрей, прикрыв глаза. – А ты спрашиваешь, на чем сломался. Вот на этом.

Ну не знаю, хотел сказать Иван, но было как-то неловко. Пацан не то чтобы испугался – он, наоборот, будто развеселился и точно с трудным выбором покончил: выпрямил спину, улыбнулся и пробормотал что-то типа «Сынок, с этого и надо было…». И тут же стер улыбку с лица и спросил, как можно облегчить режим и ситуацию. И Иван под поощряющие реплики Ольги и древней адвокатессы Моисеевны, прибереженную как раз для подобных случаев, объяснил все про чистосердечное признание и помощь следствию, первым шагом в которой должно быть подробное обличение Обухова.

– А он говорит: «Только в лицо, я не стукач», – сказал Иван вслух.

– Точно Павлик Морозов, – согласился Андрей. – Со мной он, кстати, тоже жег – я забыл тебе рассказать, это когда ты к Борзыху ездил. Кстати, наездил что?

Иван махнул рукой. Про беседу с женой Борзыха не то что рассказывать – вспоминать было унизительно. Ничего, уже после обеда все изменится. Прижмем подонка показаниями Обухова, которые выбьем с помощью показаний сопляков.

– Короче, я ему показываю эту абракадабру, которую у него изъяли, спрашиваю: что за шифровка? Он говорит: бабушка написала. Бабушка у тебя азерский шпион, что ли, говорю. Он такой: да нет, она коренная, но фашистам и шпионам это не нравится. Ну, мы слово за слово вырулили с темы, он малость успокоился, я спрашиваю: не задолбался с этим именем-то? Стал бы Леней, как человек, вопросов меньше было бы – на лицо-то ванька ванькой.

– Вот спасибо, – сказал Иван, впервые подумав, что и впрямь, поставь его рядом с дерзким пацаном и предложи кому постороннему определить, кто тут Иван Машовец, а кто Линар Сафаров, результат вышел бы заведомо неверный и неутешительный. – А он что?

– А он говорит: ну да, фашисты и шпионы без предателей не могут.

– То ли бьют их сейчас мало, то ли наша лаборатория какую-то совсем куражную дурь у них не ловит, – констатировал Иван. – А с девкой что?

– А что с ней? Как молчала, так и молчит. Спасибо, что на очняк официально согласилась. И пусть с нею Ольга разбирается, не хватало нам еще какой-нибудь темы про то, что малолетку прижимаем.

– Было бы что прижимать еще, – сказал Иван.

– Ну не скажи, – начал было Андрей, заулыбался и махнул рукой, вставая навстречу цокоту Ольги, которая лично встречала подростков у входа. – Наконец-то. Сейчас пойдет работа. Входите, располагайтесь, а я за Обуховым.

Когда он ввел Обухова в допросную, девчонка прижала ладонь ко рту и беззвучно заревела, а пацан, сглотнув, сказал:

– Денис, прости.

– Так это ты меня ногами, что ли? – удивился Обухов, чуть поморщившись, потому что Андрей, не позволяя ему совсем вольготничать, дернул за наручники в сторону скамьи. – Нет? Ну тогда ты ни при чем.

– Наручники с него снимите, – сказал пацан.

Андрей усмехнулся и показал Обухову, чтобы изогнулся посильнее, иначе кольцо наручников не защелкивалось на стальной ножке скамьи.

– Мы не будем ничего говорить, если не снимете наручники, – громко сказала девчонка.

– Уверены? – начал Андрей, улыбаясь.

– Я полагаю, что лучше было бы… – задребезжала Моисеевна.

А Ольга, протянув девчонке пачку салфеток, просто приказала, будто имела на это право:

– Снимите.

Иван, поморщившись, подтвердил приказ жестом. Хозяин – барин, подумал Андрей, снял наручники и отошел на свое место.

– Что ж, предлагаю… – начал было Иван.

Девчонка трубно сморкнулась, ойкнула, вжала в живот левую руку с пакетом, с которым явно не собиралась расставаться никогда, и заявила: