Души. Сказ 2 - Кристина Владимировна Тарасова

жасмином, а ниже – самой собой. Задрал сорочку и девичьи ноги бросил себе на спину; Джуна сдавила бёдра и сдавила меж бёдер. Какого чёрта происходит? Оторвался и хотел спросить, но вместо вопроса она собрала себя с моих губ и притянула ближе.

– У тебя всё впереди, – улыбаюсь я, глядя на танцующую жену.

– У нас, – обиженно поправляет она и вызволяет несколько рубашек. – Белая или фиалковая?

– А я могу выбрать «никуда не ехать»?

– Можешь, но какое в том удовольствие?

Спрашивает словно по носу щёлкает.

– Шучу, конечно. Мы должны: у тебя работа.

– Вечера в резиденции бога Жизни – услада для гуляющих, работа – лишь предлог.

– Хочешь сказать, когда оставлял меня в поместье, сам разгуливал и кутил?

– Что за слова такие, Луна? У кого этой гадости нахваталась?

– У супруга.

– Выскажи ему.

– Непременно.

– И хватит стыдить.

– Тогда фиалковая.

И Луна стряхивает её с вешалки.

– Швея доставит новые платья.

Девочка стаскивает с меня халат и протягивает рубашку.

– Ты не посоветовалась со мной?

– И бельё. Хотела сделать сюрприз.

– Тогда для чего расстроила его?

– Чтобы сделать акцент: мне нужно выгулить новые платья. А тебе – так уж и быть – покажу, что под ними.

Луна отходит к зеркалу и поправляет причёску.

– У кого ты научилась? – спрашиваю я.

– Научилась чему?

– Дразнить.

– У супруга, – в который раз отвечает девочка и ловит довольный взгляд в отражении.

– Выскажи ему.

– Непременно.

На утро следующего дня я пришёл беседовать с матерью, чтобы выявить поддавшееся сомнению родство с Джуной. Возможно, я искал оправдание совершённому. Возможно, я хотел знать: она мне не кровь, а потому мы могли возлечь рядом, могли объяснить интерес друг к другу.

– Джуна мне сестра? – спросил я.

Прямо.

– Что за вопрос? – напряглась мать. Обыкновенно я подступал кротко, медленно, осторожно. – Ты имеешь основания для сомнений?

– У тебя есть противовес этим основаниям?

Мать устало вздохнула и отставила чашку.

– Тебя отправила Джуна? Это её предположение?

Успокоил:

– Не вмешивай сестру, мои вопросы неизвестны ей. Просто вижу нашу расхожесть и имею право знать.

– Имеешь право? Расхожесть? Не болен ли ты, Гелиос? На тебе слишком много ответственности, а для себя ты не живёшь вовсе.

– Моя жизнь отведена служению клана Солнца, то известно, – вздохнул я и на суровый материнский взгляд прибавил. – Я ведаю значение использованных слов и – взаправду – вижу в том добрую службу: на мне порядок и спокойствие резиденции, на мне будущее дома, на мне покой ваш: тебя, отца, братьев и сестёр. Иные дела – напускные, второстепенные, не имеющие веса и оснований. Главное заключено в семье.

– И я ценю твою помощь, – опасливо улыбнулась мать (чего стоило ожидать от моих дальнейших суждений и просьб?). – Но семья – работа без выходных. Не устал ли ты? Может, тебе следует отдохнуть?

– Я пришёл просить не отдыха, а ответ. На один единственный вопрос.

– Тогда внимай: мы с твоим отцом в хороших отношениях и супружество наше истинно в отличии от многих иных домов. Ты, Гелиос, был рождён от брака первым. Вторым ребёнком стала Джуна. Нашим общим ребёнком. И все за ней – от нашего союза. Джуна – твоя родная сестра.

– Но её волосы… – припоминаю русый цвет; в то время, как все члены семьи – платиновые блондины.

– Её волосы в проклятую бабку-стерву, – выпалила мать. – Судя по всему, характер тоже.

И в очередной раз вздохнула.

– Ладно, можешь не извиняться за свой вопрос. Ты не обидел меня. Скорее ошарашил.

– Понимаю. Всё это время я знал правду, просто несколько усомнился, не могу объяснить. Прости.

– Продолжай защищать её, если ты об этом, – улыбнулась мать. – Несмотря на…нрав сестры, – слово ударилось о стены столовой, – Джуна нуждается в тебе. Дай то, чего она желает, и отступи. Ей самой надоест.

– О чём ты? – испугался я.

– Сестре потребно внимание брата, очевидно.

Очевидно.

То, что я не заметил, зациклившись на младшей. И то, что возросло, комьями грязи налипая к иным истинам. Она хотела внимания – когда-то; теперь желает заполучить целиком.

– Она пытается обратить его на себя.

– Кажется, я подвёл её. И подвёл вас, если не признал сразу.

– Тебя сбил с толку твой друг, завлёкший любимицу дома, я понимаю.

Следовало поговорить с родителями раньше. Тогда бы половина угрызений не томила голову болями.

– Не принимай всё на себя. Джуне следовало либо – для укрощения собственного характера – не срывать помолвки, либо – для развития собственного характера – найти дело по душе. Ловушка, в которой она оказалась заперта, собрана её руками.

Хотел оправдать, вступиться. Но мать сказала:

– Увы, но кроме красоты в ней ничего нет – а браки срываются из-за оскала и длинного языка. Удачным браком наградит нас Полина, если, конечно, тому не воспрепятствует близкий ей Аполло. Что касается Стеллы…пускай будет счастлива. Так просто. Она – младшая; ты сам видишь и ощущаешь, что ей позволено то, что не позволялось вам. Все дела перейдут Фебу, отец занимается его обучением.

Дальше не слушал.

В мыслях крутились слова о том, что кроме красоты в Джуне ничего не было. Это ошибочно.

Ошибочно?

Она покрыла свою душу отчуждённостью, хотя таковой не была, она примерила маску холодности, отстранённости и безучастности. Или всё это я выдумал сам?

– В любом случае: будь рядом с Джуной, если от того зависит покой клана Солнца.

Мне захотелось удавить себя, ибо я посмел усомниться в родстве и совершил непоправимое.

– Вы – одна кровь, Гелиос. Не забывай.

И как мне смотреть на неё после этого? Как не видеть увиденное? Как в семейных беседах обращаться к ней подобно сестре? До чего мерзкий привкус оседает на языке. Её вкус вперемешку со стыдом.

– Я пойду. Вспомнил об одном деле, – сказал я и отмахнулся от иных бесед.

– Не забывай отдыхать.

И мать подтянула к себе ещё наполовину полный чайник.

Я ввалился в гостевой туалет на первом этаже и замер у раковины. Включил холодную воду и взбил волосы. Взбил рубаху. Взбил себя. Не помогло. Всё изнутри и снаружи горело, жгло. К горлу подступали комья, желчь. Отчего так плохо? Ах да…

Обратился к отражению и захотел плюнуть в него.

Что ты наделал?

Разрыдался и рухнул на кафель. Надо сообщить ей, подумалось следом.

Что я сделал. Что сотворил. Что позволил.

Луна подбирает белый гребень и падает мне в ноги подле кресла, велит отстранить питьё и уделить внимание волосам. Расчёсываю их и стягиваю в жгут, дабы предстоящая дорога из пыли и смога не нарушила девичью красоту. Благодарные губы целуют.

– Ты другой