Полнолуние - Андрей Дмитриевич Блинов

подходит ко мне, потупившись, спрашивает:

— Как же мне, Рита, быть? Я ведь обещала…

— Ты о чем?

— Да о той кухне…

— Разве ты не поняла? Ведь договорились же!

— Договорились. — Дуся мнется. — Но я обещала!

— Обещала! Ну, ладно, раз обещала, то сходи, только не бери деньги.

— Меня примут за ненормальную. Или за вымогательницу. Ну что мы боимся денег? Они нам нужны! Вам легко… А у меня семья…

— Да соберем мы, дадим тебе. Сколько надо? Неужели ты нам перестала верить?

— Нет, я так не могу. Я лучше уйду из бригады.

— Сумасшедшая. Ну, разве ты не сумасшедшая?

У меня не нашлось других слов ответить Дусе.

Дуся моя подруга. Давно… Нас в один день привезли в детский дом. Незадолго до этого у меня умерла мама, а отца я не помнила. Говорили, он скитается по сибирским стройкам. У Дуси, которая сразу же показалась мне какой-то взрослой, понимающей, было все наоборот: она не помнила мамы, а жила с отцом, водолазом. Он утонул. Так мы оказались вместе. Кровати наши стояли рядом, учились мы в одном классе. И дружили — водой не разольешь. Но не сразу я поняла, какие мы разные. Она скучала по отцу и во всех мужчинах хотела увидеть его, а я скучала по маме. С отцом она привыкла быть хозяйкой, была сообразительна, запаслива, недоверчива, умела таиться. Я же во все, о чем мне говорили учителя, верила, признавала только учебу, не задумывалась над тем, что происходит вокруг, и всякий свободный час тратила на работу акварельными красками.

И когда мы ушли в самостоятельную жизнь, противоположность наших характеров сделалась еще заметней.

4

Двое входят в комнату, где я работаю. Оба в военной форме, но без погон. И вот спектакль: дружно щелкают каблуки, руки по швам, в один голос гаркают:

— Прибыли в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы!

Один — высок ростом, строен, белокур. Другой — чернявый, сбит крепко, хотя ростом и неудавшийся. Белокурый глядит открыто и доверчиво. У чернявого в карих глазах — вызов и лукавство.

— Это что еще за артисты? А ну, кругом…

Опять щелкают каблуки. Парни повертываются ко мне затылками. У белокурого узкая спина и тонкая мальчишеская шея. У чернявого — лопатки распирают гимнастерку, плечи покаты, шея короткая, крепкая.

Я вхожу в роль и командую:

— Шагом марш! Доложить по одному!

Парни, толкнув друг друга в дверях, выходят.

Первым возвращается белокурый. Сохраняя доверчивую серьезность, докладывает:

— Сержант запаса Николай Сиверцев! Направлен отделом кадров.

Чернявый говорит спокойно-деловито:

— Сергей Молоков.

И когда я пытаюсь вернуть его и, что называется, разыграть спектакль до конца, Сергей говорит чуть покровительственно:

— Не надо, сестренка! Два года руку от виска не убирали. Спать ложились — и то виском на ладонь.

Да, Сергей, похоже, мужичок с хваткой. Я это сразу сообразила, с ним шутки плохи, держи ухо востро…

— Вот что, ребята, — говорю я. — Не по адресу вы попали. У нас женская бригада. Иль вам все равно?

— Все равно! — сказал бесхитростно Николай, доверчиво, юношески открыто улыбнувшись.

— Не скажи! — протестует Сергей Молоков. — Профессию в ручки и в придачу — по невесте. Верно говорю?

— Гляди-ка, какие подходы имеете! — удивляюсь я. — Только чур: не обижаться. Спрос будет настоящий. Всякие штучки ни к чему. Ясно?

— Вполне. Кто нас будет учить? — Сергей строго глядит на меня.

Я зову Таню-маленькую, она у нас после Дуси по мастерству была первой. Дусе мне не хотелось отдавать ребят. Чему она их научит?

Парни выжидательно глядят на девушку в комбинезоне, в красной косынке, кое-где помеченной белыми капельками цинковых белил. Говорят, мал золотник, да дорог… А Тане и цены не было. Что колер выбрать, что виртуозную работу выполнить под дуб, под мрамор. И подружка верная.

Таня морщит носик и, моргая серыми большими глазами, спрашивает:

— А дальтонизмом вы не страдаете?

Николай удивляется, не понимает или не знает, что это такое, а Сергей говорит:

— Ваши милые веснушечки на носу рыжеватого цвета… Так что…

Таня сердито смотрит на Сергея, но кивает в сторону Николая, бросает:

— Беру этого! — и скрывается.

— Идите за ней. Что же стоите? — говорю я Николаю. А он все глядит на дверь, в которой проворным мышонком скрылась Таня.

— А я хочу с вами, — угрюмовато признается Сергей.

— Что ж, желание, говорят, половина пути к цели, — вспоминаю я где-то вычитанные слова. — Вечером познакомлю с заповедями нашей бригады. Мы хотим стать ударниками комтруда.

— Похвально! — слышу я голос Сергея. — А когда товарищ профессор обратит на меня пристальное внимание?

— Всему свое время!

Сергей не нравится мне. Задиристый. Я и сама такая…

Вечером, когда мы знакомим ребят с нашими правилами, Николай задает много вопросов, спорит, недоумевает, Сергей сидит молча. Потом он увязался провожать меня. По дороге спрашивает:

— Это у вас все серьезно?

— Что — это? — Я не понимаю его.

— Да эти все правила, заповеди? — Он выжидательно молчит. — Между прочим, эти правила надо дополнять: не пить, не курить, не отбивать у подруг мальчиков, — добавляет он и смеется мелким заливистым смешком, будто горошины рассыпает.

Странно, что он не понимает таких простых вещей — жить и работать по-коммунистически. Сознательно относиться к делу, не знать, что такое не выполнить норму, что такое допустить брак, нарушить дисциплину, оставить в беде товарища; всегда расти, учиться.

— Детство это, — прерывает меня Сергей, — игра в одни ворота.

— Это почему же? — возмущаюсь я. — Каждая из нас хочет стать лучше. Вы не верите в это?

— Вы романтик, Рита. Бригадиру надо быть еще знаете кем? Экономистом. Знать механизм хозяйства. Чего стоят ваши обязательства, если Норкин, если Горев от них в сторонке? Чтобы и они дали слово: обеспечить — и вовремя! — всем. Фронт работ, материалы, инструмент. И заработком интересным. А то что же…

— Ничему ты не научился… даже в армии…

5

Накануне вечером небо прояснилось. Северный ветер принес запах снега. Морщинились лужи, подергиваясь ледком. А утром взглянула — трава под окнами общежития белым-бела от инея, грязь на дороге схватилась, как бетон, и лежала посеребренная, будто на ней выступила соль.

Вот нарисовать бы это!

Мы отправляемся на окраину Подгорска, где живет Дуся со своим матросом в старом домике. И хотя Дуся протестовала, а ее Вася даже грозился обидеться на нас, мы все-таки решили не отступать и отремонтировать их хибару.

Идем по утреннему городу. Приятно глядеть на своих подруг. У всех раскрасневшиеся на морозе лица, и настроение не то чтобы несерьезное, а чуть-чуть беспечное. Только Таня-маленькая занудливо тянет, что в прошлое