Стакан молока, пожалуйста - Хербьерг Вассму

Как только Дорте оказалась на улице, ее охватила такая легкость, что она пошла куда глаза глядят и заблудилась. И неожиданно попала на совершенно незнакомую улицу. Когда она остановилась у стены дома, чтобы достать карту, рядом появилась полицейская машина. Дрожащими руками она спрятала карту в красную лакированную сумочку и пошла наугад вперед. Вскоре показались шпили церкви и впереди блеснула река. От радости Дорте присела на ближайшее крыльцо и дала себе клятву никогда больше не терять мужества.

Отель был большой и стоял у реки. Бар располагался на площадке широкой лестницы. Трое одиноких мужчин сидели каждый за своим столиком. «Помни, что ты принцесса! А они все лишь бедные гномы!» — таково было последнее напутствие Лары.

И, следуя ее совету, Дорте выбрала столик, соседний с тем, за которым сидел мужчина, одетый лучше других. Развернув норвежскую газету, она сделала вид, что читает. Сначала он не замечал ее. Сидел и набирал на телефоне разные номера. Тут все ходили с телефонами. Когда он поднял голову, Дорте попыталась улыбнуться так, как, по ее мнению, улыбнулась бы Лара.

Сперва он был удивлен и, очевидно, пытался вспомнить, знаком ли он с нею, потом неуверенно улыбнулся в ответ. Она вытянула ноги и почувствовала, что у нее горит лицо. Быстро вытерла верхнюю губу и лоб, чтобы не казаться непривлекательной. Взглянув на нее еще несколько раз, он наклонился к ней и что–то сказал. Не поняв, она покачала головой и улыбнулась еще раз.

— Я плохо говорить норвежский, — прошептала она.

Он снова что–то сказал, и она решила, что он спрашивает, одна ли она пришла сюда в такой дивный вечер.

— Да, — ответила она, зная, что может только улыбаться.

Он произнес что–то горячо и быстро, и, поскольку Лара не объяснила ей, как происходят такие знакомства, Дорте решила, что он хочет предложить ей что–нибудь выпить.

— Стакан молока, пожалуйста! — ответила она и улыбнулась как можно нежнее.

Он подошел к стойке и вернулся с двумя стаканами. В одном безусловно было пиво, в другом — апельсиновый сок, не молоко. Он вопросительно посмотрел на нее и сделал вид, что хочет пересесть за ее столик. Она кивнула. Он поставил стаканы на стол и сел.

— Ты живешь тут в отеле? — спросил он, и Дорте стало легко, потому что она его поняла.

— Нет. Ждать друга. Не прийти. — Она быстро помотала головой.

Он заговорил очень быстро. Но сообразив, что она его не понимает, смущенно засмеялся. Лицо у него было покрыто веснушками, глаза светлые, Красноватая кожа с глубокими морщинами. Она пыталась угадать, сколько ему лет: он был точно старше Тома. Он поднял стакан, она — тоже. Как будто они вместе выпивали.

— Ты не норвежка? — спросил он.

— Нет, русская. Говорить русский. Плохо норвежский.

— Может, английский?

— Плохо.

— Жаль, я, к сожалению, не говорю по–русски.

— Ты говорить норвежский медленно, я понимать, — предложила она.

— Хорошо. Рад знакомству!

— Спасибо. Рад знакомству. Здесь жить? — храбро спросила она и огляделась по сторонам.

— Да, номер триста, если захочешь зайти, — улыбаясь, сказал он.

— Я, туда?

Он глянул на нее, может быть, немного смутившись, потом как будто принял решение, огляделся и несколько раз кивнул.

— Сейчас? — спросил он.

— Да!

Он опять о чем–то спросил, и опять она не поняла. Я должна сказать ему: это стоит две тысячи крон, подумала она и почувствовала, что краснеет. Надо сказать прежде, чем мы поднимемся к нему. Но произнести это вслух так и не решилась. На галстуке у него были коричневые и желтые бабочки. Рубашка — кремово–желтая. Лара бы его одежду одобрила. Костюм был темный в едва заметную серую полоску. Дорте, по совету Лары, быстро оглядела его, не решаясь встретиться с ним глазами. В конце концов он сам спросил:

— Сколько?

Она опустила глаза и кашлянула, прочищая горло.

— Две тысячи!

— Не многовато? — прошептал он и тревожно поглядел по сторонам.

— Мама, — шепнула она в ответ и посмотрела ему в глаза.

— Где она… твоя мама?

— Далеко… — уклончиво ответила Дорте, слыша в ушах наставления Лары.

— Большая семья? — спросил он, положив свою руку на ее. Рука у него была теплая и влажная. Но не противная. Пока еще — нет.

— Нет. Мама. Сестра. Нет работа, — услышала она свой голос. Раньше она никогда не говорила с клиентами. Ей стало даже приятно, хотя она помнила все предупреждения Лары. Какое облегчение, что тебя понимают! А если ему и могло прийти в голову, будто все это она придумала, чтобы выудить из него больше денег, ей было безразлично.

— Номер триста. В красном флигеле. Я пойду вперед. Придешь после? — Он вопросительно посмотрел на нее.

Она повторила все его слова, он встал и спустился по лестнице.

Он снял с себя пиджак, галстук и быстро закрыл за ними дверь.

— Я вообще–то не опытен в таких делах, — сказал он.

— Опытен?..

— Да. За деньги… — быстро произнес он и показал на лежащие на столе деньги. Пять пятисоток были красиво разложены веером.

Дорте дважды поблагодарила его, убрала деньги в сумочку и замерла в ожидании. Номер был небольшой, с окном в углу. У подоконника этого единственного окна стояло нечто вроде софы. Он остановился у тумбочки с телевизором. Ему как будто требовалось время, чтобы собраться с духом. Но он тут же вытащил из тумбочки бутылки, бокалы и поставил их на стол. Потом показал ей на стул. Со своего места Дорте видела реку. Гладкую, как серебряная фольга. С белыми и красными полосками. Дома на берегу незаметно повторяли неровность, выше — ниже. Островерхая башенка, похожая на перевернутый рожок мороженого, упиралась в небо. Серый мост и множество лодок отражались в спокойно текущей воде.

Николай снял башмаки, носки и закатал брюки. Он стоял в реке по колено в воде. Лицо у него было в муке, на носу — светлые веснушки. Во вьющихся каштановых волосах запуталось солнце. Уже очень давно она не видела его так отчетливо. Он поднял руку и что–то ей крикнул. Но вода поднялась, и он поплыл. Все дальше и дальше.

Мужчина в кремово–желтой рубашке положил галстук с бабочками на стул.

— Вина?

— Нет, спасибо.

Он отошел за бутылкой воды, наполнил стакан. Себе s он налил пива.

— Ты давно здесь живешь? В Норвегии? — Он сел на кровать так, что маленький столик оказался между ними. Ноги у него были длинные, как у долгоножки. Рубашка натянулась на небольшом брюшке.

Дорте покачала головой.

— Ты очень молоденькая. Сколько тебе лет? — спросил он, снял башмаки и задвинул их под кровать.