Царь Итаки - Глин Айлиф

— Добро пожаловать в Спарту, воины с Итаки, — поприветствовала она их. — Меня зовут Пенелопа, дочь царя Икария. Надеюсь, что вам предоставили все, что необходимо. А если нет, я сделаю все, что смогу, чтобы вы лучше чувствовали себя у нас дома.

— Ты можешь сказать нам, удастся ли Одиссею жениться на Елене? — ответил Дамастор. Остальные рассмеялись и закричали. К ним присоединился Гиртий и воины Родоса. Они шутили и хохотали, получив в ответ град из кусков хлеба и пирогов из ячменной муки.

— Одиссей — это рыжеволосый мужчина с короткими ногами и руками, напоминающими стволы деревьев? — спросила Пенелопа. — Тогда я надеюсь, что его неудачные комплименты произведут большее впечатление на мою двоюродную сестру, чем на меня.

Снова послышался взрыв смеха. Опьяневшим воинам понравилась молодая женщина, и они предложили ей вина и место за столом. Пенелопа приняла приглашение.

— А ты, госпожа, замужем? — поинтересовался Эперит.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

— Ты считаешь, что мне следует выйти замуж?

— Да, — ответил Эперит, осмелевший от вина.

— За него, — со смехом добавил Антифий.

— Эти люди к тебе пристают, Пенелопа?

— Нет, господин Агамемнон, — ответила она натянуто, когда рядом с ней появился царь Микен.

Он обнял ее за тонкую талию, его большой палец почти коснулся ее груди. Воины замолчали, глядя на стоявшего перед ними Агамемнона в безупречной одежде и позолоченных доспехах (которые он носил постоянно, опасаясь покушения).

Эпериту этот человек сразу же очень не понравился. Его раздражали наглость и самодовольство царя, а еще — рука на талии Пенелопы. Юноша заметил, как она слегка поморщилась, когда Агамемнон ее обнял, и с удивлением почувствовал желание защитить ее от такого прикосновения собственника. Молодой воин не представлял, почему она не высвобождается из объятий царя. Но, возможно, девушка понимала, что лучше не сопротивляться ухаживаниям самого могущественного человека в Греции, который, как ходил слуги, часто заводил любовниц из числа рабынь и женщин знатного происхождения, при этом не делая между ними различий.

— Это люди Одиссея, — объяснила Пенелопа. — Я просто приветствовала их и пыталась сделать так, чтобы они чувствовали себя более удобно. Дворец может внушать благоговейный страх тем, кто раньше здесь не бывал.

— Я слышал про судьбу вашей родины, и сочувствую вам, — проговорил Агамемнон. Воины закивали, одобряя их признание царем. — Кто здесь старший?

Галитерс встал и сделал шаг вперед.

— Я, господин. Галитерс, сын Мастора.

— Скажи мне, Галитерс, если Итака вступит на войну, сколько человек вы сможете собрать? Сколько кораблей?

Агамемнон уже задавал тот же вопрос Одиссею, но ответ начальника стражи позволит узнать, говорил ли царевич правду или скрывал истинную силу. А заодно это заставит воинов думать, что его интересует их мнение, обеспечит верность и преданность, если им придется сражаться под его командованием.

— Никто на самом деле не знает, господин, — ответил Галитерс. — Нам никогда раньше не приходилось собирать всех мужчин, чтобы отправиться на войну. Но, по моей прикидке, со всех островов можно набрать людей на двадцать галер, одновременно оставив достаточно для защиты страны в наше отсутствие.

— Свыше тысячи воинов, — подсчитал Агамемнон, кивая. — А сколько человек вы можете отправить для участия в длительной войне, оставив дома достаточно людей для поддержания привычного образа жизни?

— Возможно, десять галер.

В это мгновение Пенелопа увидела приближающуюся Клитемнестру. Девушка быстро и грациозно высвободилась из объятий царя. Агамемнон холодно кивнул жене, но не стал обнимать ее прямое стройное тело.

— Спасибо, Галитерс, — сказал он. — Тебе следует знать, что я очень уважаю Одиссея. Мы с ним думаем одинаково. А теперь продолжайте пить и найдите себе каких-нибудь податливых девушек, чтобы они согрели ваши постели ночью.

Воины встретили его слова приветственными криками и стали обсуждать предстоящую ночь, Агамемнон в это время вел двух женщин назад к их отцам. Эперита и Галитерса его слова вывели из равновесия, и они обеспокоено переглянулись.

* * *

Эперит первым из итакийцев покинул пир. Он сидел на балконе, прилегающем к его комнате, и смотрел на город Спарту и долины за ним. Лунный свет отражался от петляющей реки Эврот. Молодой воин вспоминал события прошедшего вечера, потом уголком глаза заметил приближающуюся молодую девушку и повернулся к ней.

Она поклонилась и спросила, является ли он одним из итакийцев.

— Я из их отряда, хотя сам не итакиец, — ответил Эперит. — А ты кто?

— Меня прислала хозяйка. Ей нужно поговорить с тобой о срочном деле. Встреться с ней завтра вечером в храме Афродиты после того, как начнется вечерний пир. Приходи один и никому об этом не рассказывай.

Выполнив поручение, рабыня не стала задерживаться, чтобы не пришлось отвечать на вопросы. Она скрылась в тени в конце коридора и спустилась по ступеням на второй этаж.

На улицах Спарты было тихо и темно. Луна пока не появилась, а когда она все-таки поднимется, то будет скрываться за тяжелыми дождевыми тучами, заполнившими небо. Эперит несколько раз подворачивал ноги, ступая в глубокие колеи, которые оставили после себя многочисленные тележки и повозки, проезжавшие по дороге. Хотя дворцовый оружейник рассказал ему, как добраться до храма Афродиты, теперь юноша считал, что затерялся на странно пустых улицах. Единственные звуки долетали из дворца на вершине горы, где пир, с которого он ушел, достигал разгара.

Эперит сжимал рукоятку меча, и это его успокаивало. Последние два дня после прибытия в Спарту он чувствовал себя почти голым из-за невозможности носить оружие. Только поход за пределы дворца дал ему право получить меч назад. Поэтому теперь воин снова чувствовал себя полноценным человеком, способным справиться с любым врагом, который осмелится бросить ему вызов. Но безопасные улицы Спарты не представляли никакой опасности, кроме постоянной угрозы затеряться в лабиринте неосвещенных бесконечных улиц. Юноша ожидал, что встретит первого человека только в храме, хотя не мог догадаться, кто хочет поговорить с человеком Одиссея, и зачем ему это надо.

Он завернул за угол и увидел дрожащее пятно света, отбрасываемое на дорогу. Пока Эперит приближался к нему, у него над головой кричали летучие мыши. Вскоре он увидел, что здание представляет собой не жилой дом, а храм. Даже если это и не храм Афродиты, дежурный священнослужитель укажет ему дорогу к цели. Готовый в любой момент выхватить меч из ножен, юноша вошел внутрь.

Две деревянные двери оказались широко раскрытыми. Они вели в помещение немногим меньшее, чем зал во дворце на Итаке. Пол был вымощен ровными одинаковыми плитками, по обеим сторонам от входа возвышалось по ряду деревянных колонн, которые формировали проход, ведущий к алтарю для жертвоприношений. Его покрывал слой белой глины, там виднелись темные пятна. Что это было, в полумраке определить не представлялось возможным. На стене за алтарем висели два факела — единственные источники света во всем храме. Они располагались по двум сторонам от приподнятой платформы, где стояла глиняная статуя богини. Она оказалась высотой с меч Эперита, имела широкие бедра и большую грудь. Но когда юноша приблизился, то увидел гротескное лицо, преднамеренно искаженное в демоническом оскале.