Морок - Михаил Щукин

И тени беспокойства не проскальзывало на румяном, довольном лице заведующей. Она без слов подписала акт, одолжив у Шелковникова авторучку, проводила их до самой двери и тут всплеснула руками:

– Ой, я же совсем забыла вам предложить! Может, вина возьмете, конфет, как-никак праздник скоро.

Андрей густо покраснел и не нашелся, что сказать, только с удивлением смотрел на холеное лицо заведующей. Шелковников дернул маленьким, острым носиком и поклонился:

– Спасибо, благодетельница ты наша. Померли бы мы без тебя.

Зорина, все время молчавшая, теперь переводила растерянный взгляд с заведующей на Андрея, и по ее лицу было видно, что предложение не кажется ей таким уж диким.

– Пойдемте, – жестко выговорил Андрей и первым толкнул дверь.

На улице Зорина отстала, а Шелковников, отогревая ладошкой покрасневший носик, с раздражением говорил Андрею, когда они шагали к следующему магазину:

– Это еще что, это семечки. Тут вот недавно шубы поступили, я точно выяснил, так ни одна на прилавке не появилась. Если бы только по своим раздали – полдела. Но в этих шубах те форсят, кого Козырин к себе и на версту не подпустит.

Андрей такой раскладки не понимал.

– Да что тут понимать! – горячился Шелковников. – Сами торгаши забирают дефицит, а потом спекулируют. Только за руку не схватишь, кто же из покупателей сознается, что втридорога купил! Нет, Андрей Егорыч, наши рейды – все равно что по слону дробью пулять! Тут бомба нужна. Видел, заведующая даже глазом не моргнула – Козырин за спиной, а у Козырина еще кое-кто…

Андрей не любил таких разговоров, они его всегда раздражали, потому что было в них что-то… Он не мог дать точного определения и названия, но его отталкивал скрытый смысл подобных разговоров, даже не отталкивал, а пугал – неужели жизнь и устройство ее таковы и есть: кому-то все, а кому-то ничего? И если у тебя цепкие и загребущие руки да еще беззастенчивое нахальство – значит, ты в этой жизни умеешь жить?! Но ведь это не так! Андрей верил, что это не так. Однако разговоры не умолкали, влезали в уши, и брало раздражение, что они не умолкают, что нередко в основе своей они верны. Не на голом же месте появляются, не из пустоты – сам только что убедился, десять минут назад.

До обеда проверили еще три магазина, и везде была одна и та же картина. Торговля в Крутоярове делилась на две половины: для тех, кто заходил с улицы, и для тех, кто заходил со двора. Товары, которых не было на прилавках и которых, считали рядовые покупатели, не существует вообще, спокойно лежали и дожидались своих избранных клиентов на складах и в подсобках.

В третьем магазине Шелковников взял несколько кульков расфасованного сахара, взвесил, и оказалось, что в каждом не хватает по сорок-пятьдесят граммов. Кульками с сахаром была заставлена огромная полка…

Андрей старательно подыскивал злобные и ехидные слова, которые скажет Козырину. Ему хотелось их выложить спокойно, весомо, увидеть замешательство хозяина кабинета, но сейчас, под внимательным, строгим взглядом Козырина слова куда-то разлетелись. Он пытался собрать их воедино. Не получалось. И, запутавшись, вздохнул:

– Ну вот, вроде все.

– Да. – Козырин перестал стучать авторучкой по столу, отложил ее в сторону, поднял руки, чтобы пригладить волосы, и косой солнечный луч блеснул теперь сразу на двух запонках. – Да. Обязательно напишите. Всех заведующих, всех продавцов – поименно. А мы в ближайшее время соберем правление и виновных накажем. Что касается вина – верно. Этот грех на мне. Но, посудите сами, шефы района приезжают. Нельзя ведь их с лаптями встречать. Тем более многие наши хозяйства от них зависят… А вам большое спасибо за работу.

– Ах, как хорошо! – Шелковников ударил себя по острым, худым коленкам и даже привскочил со стула. – Цены вам нету!

– Степан Алексеевич, – укоризненно протянул Козырин. – Мы ведь с вами не первый год друг друга знаем, и все время вы ко мне с каким-то предубеждением относитесь.

Шелковников вскочил, дернул острым носиком, еще не отошедшим с мороза, и хотел закричать, но сдержался, тихо направился к двери. Взялся уже за ручку, но остановился.

– А отношусь к тебе, Козырин, так, как и положено к тебе относиться. Иначе не могу.

Козырин молча развел руками вслед ушедшему Шелковникову, повернулся к Андрею и смущенно улыбнулся: вот, мол, сами видите, что с таких людей возьмешь.

И в тот момент, когда Козырин развел руками, Андрея неожиданно оглушила простая догадка – да он над ними просто смеется. Они для него действительно как дробины для слона. Он дернет толстой, непробиваемой кожей и пойдет, как ни в чем не бывало, дальше своей дорогой. Козырин смеялся не только над Андреем, Шелковниковым и Зориной, он смеялся над многими. Смеялся, когда к нему на дом привозили парикмахера, смеялся, достраивая свой особняк, смеялся, когда решал – дать или не дать иному человеку записку, с которой можно было войти в магазин со двора, смеялся над теми фактами, которые обнаружил сегодняшний рейд: ведь это и вправду семечки по сравнению с теми темными делами, которые надежно укрыты от посторонних глаз. А в том, что они делаются, эти темные дела, Андрей сейчас почти не сомневался. Доверял своему чувству, хотя и не было прямых, веских доказательств. Верил, что оно не обманет. Но пока это чувство в качестве аргумента не приложишь.

Больше говорить не о чем. Надо тоже вставать и уходить. Андрей поднялся. Зорина сидела. Попрощался с Козыриным. Зорина, покраснев, тоже кивнула Андрею:

– Я останусь на одну минутку.

Закрывая за собой дверь, он услышал ее голос:

– Петр Сергеевич, у меня к вам одна просьба…

На крыльце Андрей огляделся, надеясь увидеть Шелковникова, но тот уже исчез.

Во второй раз уходил Агарин от Козырина, получив вежливый щелчок по носу. Надо копать глубже. Но как? Каким способом и какими средствами? Чем больше думал, тем большей ненавистью проникался к Козырину. Она была пока неясной, до конца неосознанной, но очень сильной. За свою жизнь Андрей не имел врагов, ни о ком из знакомых людей еще не думал с ненавистью, и даже не подозревал, что она в нем может быть.

Но какие же они враги с Козыриным, если разобраться? Ведь они должны делать одно дело, жить на одной земле…

Ответа Андрей пока не находил. «Ничего, раскусим, – успокаивал он самого себя, поднимаясь на второй этаж редакции. – Раскусим до конца».

В редакции раздавался бодрый голос Нины Сергеевны:

– Мальчики! Завтра с утра на летучку. Никому не отлучаться. Андрюша, твой рейд я уже поставила в макет на следующую неделю. Сто пятьдесят строк. Подвалом на третьей полосе. Не забудь и напрягись!

Нет, что ни говори, а редакция просто не смогла бы существовать без Нины Сергеевны, жизнь замерла бы и остановилась, если бы не стучали ее каблучки и не слышался ее голос.

Рябушкина в кабинете не было. Андрей поплотнее закрыл дверь и сел за стол.