Символическая жизнь. Том 2. Работы разных лет - Карл Густав Юнг

инстинктов тождественна патологической внушаемости, разрушительные последствия которой раскрываются нам в повторяющихся психических эпидемиях тоталитарного безумия.

1496 Могу только надеяться, что эта работа найдет множество заинтересованных читателей.

К. Г. Юнг,

май 1950 г.

Чудесный пост брата Клауса

1497 Тот факт, что брат Клаус, по его собственному признанию и по сообщениям надежных свидетелей, прожил без материального пропитания два десятка лет, нельзя игнорировать, каким бы неудобным он ни выглядел. В случае Терезы из Коннерсройта[296]также имеются сообщения (их достоверность я, разумеется, не могу ни подтвердить, ни опровергнуть), что на протяжении длительного времени она питалась исключительно святыми облатками. Подобные явления, естественно, невозможно объяснить исходя из наших нынешних знаний в области физиологии. Однако разумно будет не отвергать их как совершенно невозможные по этой причине. Очень многое из того, что ранее считалось невозможным, сегодня, как мы хорошо знаем и можем доказать, сделалось вполне возможным.

1498 Конечно же, у меня нет внятного объяснения чудесному голоданию брата Клауса, но я склонен думать, что объяснение следует искать в области парапсихологии. Я сам присутствовал при осмотре медиума, который проявлял признаки управления физическими явлениями. Инженер-электрик замерил степень ионизации атмосферы в непосредственной близости от него, и показатели везде соответствовали норме, за исключением одной точки на правой половине грудной клетки, где ионизация была приблизительно в шестьдесят раз выше нормы. В те мгновения, когда происходили (парапсихологические) явления, отмечался выброс эктоплазмы, способной воздействовать на расстоянии. Если возможно что-то такое, то нельзя исключать, что люди, находящиеся вблизи медиума, могут выступать в качестве источника ионов, – иными словами, что питание может осуществляться за счет перехода молекул белка из одного человеческого тела в другое. В этой связи следует упомянуть, что в парапсихологических экспериментах наблюдалось снижение веса – до нескольких килограммов – при (физических) явлениях, причем как у медиума, так и у некоторых участников опыта, сидевших на весах. Мне кажется, перед нами открывается возможность объяснения чудесного поста. К сожалению, все это в настоящее время крайне слабо изучено. Вот задача на будущее.

По поводу «Ответа Иову»[297]

1498a Это не «научная» книга, а личное столкновение с традиционным христианским мировоззрением, опосредованное воздействием нового догмата Успения. Оно перекликается с размышлениями врача и богослова-мирянина, которому предстояло найти ответы на многие вопросы религиозной тематики и которому поэтому пришлось проникать в смысл религиозных идей, руководствуясь собственной, внерелигиозной точкой зрения. Кроме того, многие вопросы обусловливались современными событиями: ведь ложь, несправедливость, рабство и массовые убийства охватили бо`льшую часть Европы и продолжают преобладать в других обширных регионах мира. Как откликнется на все это доброжелательный и всемогущий Бог? Этот отчаянный вопрос, заданный тысячу раз подряд, и стал основной темой книги.

Религия и психология: ответ Мартину Буберу

1499 Некоторое время назад читатели вашего журнала получили возможность ознакомиться с посмертной статьей графа Кайзерлинга[298], в которой меня охарактеризовали как «человека бездуховного». А в вашем последнем номере я нашел статью Мартина Бубера[299], которая также уделила место моей классификации. В этой статье, по крайней мере, меня уже не обвиняют в бездуховности, в которой граф Кайзерлинг пытался убедить немецкую публику, но теперь приписывают особую духовность – духовность раннехристианского гностицизма, на который среди богословов издавна принято смотреть свысока. Как ни удивительно, это мнение Бубера совпадает с другим высказыванием авторитетного теологического источника, обвинившего меня в агностицизме, то есть в полной противоположности гностицизму.

1500 Раз уж мнения об одном и том же предмете столь сильно различаются, то, на мой взгляд, есть веские основания подозревать, что ни одно из них не является верным и что налицо некое недоразумение. Почему уделяется столько внимания вопросу о том, гностик я или агностик? Почему не сказать прямо, что я – психиатр, главная задача которого состоит в записи и истолковании эмпирического материала? Я стараюсь изучать факты и делать их более понятными. Мои критики не имеют права замалчивать это обстоятельство и критиковать отдельные мои высказывания, вырванные из контекста.

1501 Чтобы подтвердить свой диагноз, Бубер вспоминает даже о грехе моей юности, совершенном почти сорок лет назад: однажды я написал стихотворение[300], в котором выразил ряд психологических посылов в «гностическом» стиле, потому что в ту пору с энтузиазмом изучал сочинения гностиков. Мой энтузиазм возник благодаря осознанию того факта, что гностики, по-видимому, первыми среди мыслителей заинтересовались (на свой манер) содержаниями коллективного бессознательного. Я напечатал стихотворение под псевдонимом и раздал несколько экземпляров друзьям, не догадываясь, что однажды оно станет поводом для обвинения в ереси.

1502 Хотелось бы указать моему критику, что ранее меня называли не только гностиком или агностиком, но также теистом и атеистом, мистиком и материалистом. В этом клубке противоборствующих мнений недостает моего собственного суждения о себе, но я не стану его приводить, а лишь процитирую передовицу «Британского медицинского журнала» за 9 февраля 1952 г. (думаю, этот источник стоит выше любых подозрений): «Сначала факты, а потом теории – вот лейтмотив работы Юнга. Он в первую очередь эмпирик»[301]. Такую точку зрения я целиком одобряю.

1503 Тот, кто не знаком с моими работами, наверняка спросит себя, как вообще возможна подобная разноголосица мнений по одному и тому же вопросу. Что ж, я скажу, что все указанные определения придуманы «метафизиками», то есть людьми, которые по той или иной причине думают, что им ведомо непознаваемое и запредельное. Я никогда не дерзал заявлять, что запредельного не существует, но и не осмеливался предполагать, будто какое-либо из моих утверждений способно так или иначе его затронуть или правильно представить. Сильно сомневаюсь, что наше представление о чем-либо тождественно природе явления или предмета, и мое сомнение обусловлено очевидными научными причинами.

1504 Но в силу того, что взгляды и мнения по поводу метафизических и религиозных предметов играют очень важную роль в эмпирической психологии[302], то я вынужден из практических соображений использовать соответствующие понятия. При этом я вполне осознаю, что имею дело с антропоморфными идеями, а не с реальными богами и ангелами, хотя благодаря своей специфической энергетике такие (архетипические) образы ведут себя настолько автономно, что их можно метафорически описать как «психических даймониев»[303]. К их автономности следует присмотреться внимательно – во‐первых, с теоретической точки зрения, поскольку этот факт объясняет диссоциативность психики, а также фактическую диссоциацию; во‐вторых, с практической точки зрения, поскольку тем самым складывается основа диалектического спора между «Я»