Деникин - Георгий Ипполитов

Штабная молодежь ожила и шумит еще больше: разрешены отпуска. Пока нет боев, пусть… Пусть живут и радуются, пока молоды.

В феврале, вероятно, и мне можно будет уехать. Не знаю… Будьте счастливы.

Жду».

На все более разгорающиеся чувства к Асе накладывает горестный отпечаток прогрессирующая болезнь матери.

«6 (19) февраля 1916.

10 (января) заболела тяжело моя мама воспалением легких. 24-го удалось вырваться в отпуск. До 5-го просидел возле нее. Устал нравственно и физически. Исход — неопределенный. Иногда — надежда, иногда — нет. Впереди ждет пустота и подлинное одиночество — у меня ведь никого нет кроме нее».

«12 (25) февраля 1916.

Был второй кризис, почти агония: пульс 36, температура ниже 36, длилось так дня четыре. И пошло на улучшение. Возраст почтенный, 73 года, но доктор все же обещается недели через четыре поставить старушку на ноги. Чувствую себя разбитым. Еду в великолепную санаторию — свою дивизию».

«27 февраля (11 марта) 1916.

Ждал долго. Сегодня получил письмо от 15-го. Не такое ласковое, как раньше. И потом не все понял. Иногда кажется, что понимаешь, иногда сомневаешься. Но всегда жду с нетерпением и ищу в нем ответа на вопросы незаданные и думы невысказанные.

Плохо, Асенька, моей матери. Сердце поддерживают камфарой. Хотят сделать прокол в легкое, быть может, операцию. Я соглашаюсь на все. Но кажется мне, что врачи делают это лишь для очистки совести — напрасно только мучат бедную старушку. Положение все время тяжелое. Жизнь угасает. Нити рвутся.

Дивизия вновь заняла фронт. Прибавилось дела. Асенька, родная, опять больна? Отчего я ничем, ну вот ровно ничем не могу помочь? Научите меня.

Теперь ответьте мне: неужели счастье, которое „прошло мимо“ Вас, невозвратимо и незаменимо?»

«4 (17) марта 1916.

Состояние матери? Опять дают надежду. Так и живу между надеждой и унынием. И не в одном только этом вопросе…

2 марта ранен навылет легко в левую руку осколком шрапнели; кость не задета, сосуд пробит, но, молодчина, сам закрылся. Даже температура не поднимается выше 37,4. Ложиться не надо — продолжаю командовать».

«Киев, 27 марта (9 апреля) 1916.

Судьба отдаляет мою поездку в Петроград. Доктор вызвал меня телеграммой в Киев, считая положение моей матери совершенно безнадежным. По-видимому, он ошибся во времени. Идет медленное умирание, но определить конец нельзя. Мне не придется закрыть глаза бедной старушке, так как через 4–5 дней возвращаюсь в дивизию».

В письмах Ксении, которая «так близко вошла в его жизнь», Антон Иванович искал «ответа на вопросы незаданные и думы невысказанные». «Я не хочу врываться непрошеным в ваш внутренний мир», — говорит он в одном из писем. Деникина терзают вполне обоснованные сомнения: он намного старше Ксении Васильевны! В письмах Антона Ивановича все чаще звучат полупризнания, которые не могут передать всей глубины его чувств. Антон Иванович хотел уловить в ответных письмах те оттенки мыслей, которые дали бы ему мужества просить ее руки.

А письма Аси становятся все теплее. Это радует, несказанно радует, он живет с чувством постоянного тревожного ожидания.

Наконец, 4 апреля 1916 года генерал спрашивает: может быть, она придумала его, и это вовсе не любовь?

«4 (17) апреля 1916.

Тот невысказанный, но давно уже созревший вопрос я не задаю по двум причинам. Я не хочу красть счастье, не покаявшись в своем прошлом. Станет ли оно преградой? А доверить его бумаге трудно. Затем… Вы „большая фантазерка“. Я иногда думаю: а что, если те славные, ласковые, нежные строчки, которые я читаю, относятся к созданному вашим воображением, идеализированному лицу… А не ко мне, которого вы не видели шесть лет и на внутренний и внешний облик которого время наложило свою печать. Разочарование? Для вас оно будет неприятным эпизодом. Для меня — крушением».

«22 апреля (5 мая) 1916.

Итак, родная моя, „вопрос незаданный“ почти разрешен. Явилась надежда — яркая и радостная.

Пробивая себе дорогу в жизни, я испытывал и неудачи, и разочарования, и успех, большой успех. Одного только не было — счастья. И как-то даже приучил себя к мысли, что счастье — это нечто нереальное — призрак.

И вот вдали мелькнуло. Если только Бог даст дней.

Старушка моя в прежнем неопределенном положении. Бедная мучится уже три с половиной месяца. Несколько лучше, но и только. И мне тяжело, что ничем решительно не могу помочь ей.

На моем фронте по-прежнему затишье. Живу в несколько разоренной поповской усадьбе, занимаю отдельную комнату, чего давно уже не бывало. А в окна глядит огромный каштан, несколько деревьев в цвету.

Пасху встретил нежданно торжественно. Приехал архиерей с духовенством. И среди чистого поля в огромном, созданном из ничего, прекрасном и величественном зеленом (ель и сосна), среди полной тишины словно замершего боевого поля, среди многих тысяч стрелков, вооруженных, сосредоточенных и верующих, — началось торжественное пасхальное архиерейское служение.

Обстановка весьма необычная для него и для нас. Впечатление большое.

Асенька, так все это правда? И в хмурую осень может выглянуть яркое, летнее солнце? И не только осветить, но и согреть? Это правда? И ничто не помешает? Желанная моя…»

Смотрите, генерал обронил между строк: «Желанная моя…».

«18 (31) мая 1916.

Дома не вполне благополучно. У матери продолжается страшная слабость. На этой почве анемия мозга. На фронте без перемен. В служебном положении некоторая перемена. Необычно быстрое движение: за доблесть стрелков в сентябрьских боях меня произвели в генерал-лейтенанты».

«21 мая (3 июня) 1916.

Не могу удержаться, чтобы не сказать несколько слов. Хотя меня терзают во все стороны. Почему — узнаете скоро. Вся моя жизнь полна вами».

…«Вся моя жизнь полна вами» — это уже даже больше, чем косвенное признание в любви…

«26 мая (8 июня) 1916.

Дорогая моя, писал 21-го, накануне перед решительными боями. Соблюдая тайну, не писал об этом. 22-го начался страшный бой, 23-го разбили наголову австрийцев, 24-го преследовали, 25-го опять большой бой, овладели важной стратегической линией и сегодня отдых. Об огромном успехе всего Юго-Западного фронта знаете из газет. Но маленькая деталь: боевое счастье неизменно сопутствует моей дивизии. Благодаря доблести стрелков, мне удалось взять 9500 пленных, 26 орудий и т. д.

От бессонных ночей… очутился в городе (Луцк), взятом нами в бою, в весьма непривычной обстановке: в хорошей большой комнате гостиницы; вместо походной кровати — мягкий матрац и т. д. Мелочи жизни — упрощенной боевой обстановкой.